| | Большевики в Шемахинских событиях 1918 года «Совет Народных Комиссаров декретом своим от 16 декабря 1917 года назначил меня Временным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа, впредь до создания на Кавказе Советской власти», - так известил о своем новом назначении Степан Шаумян, лидер бакинских большевиков, обращаясь «ко всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, ко всем рабочим, солдатам и крестьянам Кавказа» в феврале 1918 г. (1)
Это было, пожалуй, самым высоким, т.н. партийно-должностным назначением для Степана Шаумяна со времен начала его карьеры как политика, которая, несмотря на все его стремления, пока никак не закрепляла его имени в числе первых и общепризнанных лидеров на кавказской политической арене. Во всех более-менее значимых выборах - как в различные партийные органы, так и в Бакинский Совет, проходивших в течение всего 1917 г., и не только в масштабах Кавказа, но даже в Баку, у Шаумяна возникали те или другие проблемы, имеющие под собой веские причины.
В этом отношении, как верно считает азербайджанский историк Эльдар Исмаилов, назначение именно Шаумяна Чрезвычайным Комиссаром на Кавказ было большой ошибкой, связанной не столько с переоценкой личностных качеств Шаумяна, сколько с его незнанием характера межнациональных отношений на Кавказе. Ведущую роль в социал-демократическом движении в Тифлисе в это время продолжали играть грузины, большая часть которых являлись меньшевиками. «Ленин не мог понять того, что грузинским политическим деятелям очень сложно будет переварить назначение в Тифлис - город, который они считали своим, на должность первого лица, да еще всего Кавказа, армянина». (2) Однако, должность Временного Чрезвычайного Комиссара не ограничивала полномочия Шаумяна пределами Кавказа. Прошло чуть больше десяти дней после указанного декрета – как 29 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров за подписями Ленина и народного комиссара по делам национальностей Сталина издал еще один – специальный Декрет о поддержке правительством России права армян оккупированной Россией «Турецкой Армении» на свободное самоопределение, вплоть до полной независимости и поручил Степану Шаумяну как Временному Чрезвычайному Комиссару по делам Кавказа оказать населению «Турецкой Армении» всяческое содействие в деле выполнения этого декрета. Не останавливаясь подробно над содержанием этого документа и его правомерности с дипломатической точки зрения, согласимся, что «совершено несуразным было поручение урегулирования вопроса о турецких армянах, вопроса весьма болезненного и сложного во взаимоотношениях с Османской империей, армянину Шаумяну… И не случайно, что Анастас Микоян уже в 1919 году назвал этот декрет «крупной ошибкой», которая не имела «никаких положительных результатов». (3)
Однако, как же удалось Шаумяну убедить руководство большевиков в Петрограде, что он, именно тот человек, которому по плечу столь важные исторические задачи? Насколько же высоко московские большевики оценивали степень интернационализма в большевике-армянине, возложив на него миссию возглавить «революционное дело» в таком многонациональном и многоконфессиональном регионе, как Кавказ! Впрочем, еще в 1915 г., в разгар первой мировой войны, Шаумян достаточно четко выразил свое отношение к вопросу турецких армян. Подвергнув жесткой критике крайне агрессивную националистическую политику армянской буржуазии, он писал:
«Подхватив популярный в армянских народных массах лозунг освобождения турецких армян и воспользовавшись политической близорукостью партии «Дашнакцутюн», имеющей большое влияние на крестьянские и мещанские массы, армянская буржуазия совместно с названной партией сделала все от нее зависящее, чтобы изобразить турецких армян преданными русскому правительству и изменниками по отношению к тому государству, в котором они жили. Для этого она создала на свои деньги добровольческие дружины, в которое вовлекались и турецкие армяне (дезертиры из турецкой армии и даже депутат турецкого парламента». (4)
Но заканчивался уже 1917 г., и хотя война еще продолжалась, за стремительно менявшимися как на фронте, так и на политической арене событиями
менялась и позиция Шаумяна, как в вопросе «турецких армян», так и в отношении армянской буржуазии и партии «Дашнакцутюн» в целом. «Остро, порой оскорбительно критикуя лидеров меньшевиков и эсеров, эти партии в целом, он старается не задевать армянских представителей этих партий. В
публикациях, например, нельзя встретить выпадов в адрес лидера бакинских эсеров Саакяна. Совсем Шаумян «забыл» о существовании дашнаков. Случайно ли это? Навряд ли. За кулисами политической кухни в Баку идет возня. Большевик Шаумян ищет себе союзников в будущей борьбе за власть в городе, а возможно на всем Кавказе. В среде армянских политических кадров найти себе союзников возможно». (5) Вместе с тем найти себе союзников даже среди армянских политических кадров, не говоря о грузинах, в Тифлисе Шаумяну не удалось. Как показали дальнейшие события, армянин Шаумян действительно не имел особых шансов возглавить Кавказскую власть с резиденцией в Тифлисе, что и послужило
причиной его скорейшего возвращения в Баку. По прибытию в Баку в начале марта 1918 г. Шаумян выступил перед своими соратниками и рабочими на
собрании в Народном доме рабочих Шибаева Белогородского Заводского района с докладом «О революции и контрреволюции в Закавказье», в ходе
которого вдоволь нажаловался на грузинских деятелей, не позволивших ему выполнить миссию, возложенную на него Петроградским Советом Народных
Комиссаров : «…со дня моего приезда в Тифлис руководители меньшевистского грузинского правительства Н.Жордания, Гегечкори, Чхеидзе и другие заняли против моего приезда враждебную позицию, они всюду меня преследовали». (6) Впрочем власть Временного Чрезвычайного Комиссара по делам Кавказа вне границ Грузии также была не очень прочной, и «если в Баку он сумел не
без помощи тех же своих политических оппонентов – эсеров, меньшевиков и дашнаков оставаться у власти, то за пределами Баку, во всей Бакинской губернии и в соседней Елизаветпольской губернии, говорить о контроле большевиков и авторитете Шаумяна в качестве руководителя власти не приходилось». (7) В азербайджанских уездах Бакинской и Елизаветпольской губерний местные органы управления подчинялись власти Закавказского комиссариата, в центре же Елизаветпольской губернии Гяндже власть фактически находилась в руках представителей Мусульманского Национального Комитета, не признающего власть как самого Совета Народных Комиссаров РСФСР, так и ленинского мандата о назначении Шаумяна Чрезвычайным Комиссаром.
Непризнание большевиками победы партии «Мусават» – главной политической организации азербайджанских национальных сил на выборах в Бакинский Совет в октябре 1917 г., а также фальсификация ими же выборов в декабре того же года были приняты азербайджанскими деятелями как вызов, и почти всеми мусульманскими организациями, за исключением социал-демократической «Гуммет», большевики уже воспринимались как сугубо антинациональная сила. Азербайджанские организации во главе с «Мусават» властью в регионе признавали Закавказский комиссариат, став составной частью этой структуры, также признавшей партию «Мусават» и другие азербайджанские организации как представителей мусульманского населения всего Южного Кавказа.
Такое положение вызывало особый гнев у несостоявшегося Чрезвычайного Комиссара по Кавказу: «Ни для кого уже не тайна, что в Закавказье существует грузино-мусульманский контрреволюционный дворянский блок»,- писал Шаумян, заранее «предвидя», что «жертвой этой контрреволюции… наряду с восставшим мусульманским крестьянством, должно быть, несомненно, прежде всего, армянское крестьянство». (8)
Впрочем, у Шаумяна во время его поездки в Тифлис в январе 1917 г. была небольшая возможность ознакомиться с положением в уездах, он ехал с остановками, и дорога проходила через азербайджанские и армянские села, охваченные мятежами против местных помещиков, нередко заканчивающимися расправами над помещиками и членами их семей. Особый размах эти выступления получили в Казахском и Тавузском районах Елизаветпольской губернии. Решив использовать это обстоятельство, Шаумян выступил с отдельным обращением «К крестьянскому населению мусульманских провинций Закавказья», в котором «приветствовал» их «пробуждение» и «борьбу»: «Земля должна принадлежать народу, и того, что вы возьмете теперь, никто не в силах будет отнять у вас». (9)
И хотя, Шаумян отмечал, что «не нужно убивать ваших ханов и беков, их жен и детей, не нужно уничтожать их имущества!», очевидцы этих событий, в том числе представители русского населения, считали выступления кресть- ян в немалой степени результатом пропаганды большевиков, которая «в некоторых районах Елизаветпольской губернии привела к кровавым расправам татарских крестьян над своими помещиками». (10)
В этом документе Шаумян выступает как защитник, в первую очередь, армянского крестьянства, и как будто вновь «опережая» события, «предупреждает» о якобы ожидающей его опасности: «Ваши беки и ханы, - обращается он к мусульманским крестьянам, - до сих пор не раз натравливали вас против армянских крестьян и устраивали между вами резню. Довольно этой войны! Армяне-крестьяне такие же труженики, как и вы.
Они тоже поднимаются против своих беков и богачей». Шаумян призывает мусульманских крестьян превратить свои отдельные выступления во всеобщее восстание, организованно захватить земли беков. создавать комитеты, которые и должны брать эти земли. Он «предостерегает» крестьян-мусульман от доверия к своим бекам и ханам, которые «через свои комитеты создают мусульманские войска и хотят объявить новое мусульманское государство в Бакинской, Елизаветпольской и Эриванской губерниях... Даже сейчас то войско, которое они хотят создать, они направят против вас, чтобы отобрать вновь свои земли. Не позволяйте им сидеть в комитетах и говорить от вашего имени, от имени всей мусульманской нации». (11)
Если не учитывать время, когда было опубликовано это Обращение, то его содержание спокойно можно было бы объяснить классовым подходом автора к происходящим вокруг событиям и отношениям между отдельными слоями в мусульманском обществе. Однако документ этот был опубликован
Следует подчеркнуть, что за все это время ни одного случая «натравливания крестьян-мусульман на армянских крестьян» со стороны азербайджанской элиты ни в Бакинской, ни в Елизаветпольской губерниях замечено не было. Надо отдать должное пропагандистскому мастерству Шаумяна, умело использующему крестьянские мятежи, т.е. «классовую» борьбу мусульманского крестьянства против беков и ханов в угоду своим не очень -то скрываемым националистическим целям.
Оказывается, мусульманское дворянство «собиралось приостановить разразившееся аграрное движение», используя «старое испытанное средство – армяно-татарскую резню», которую они «исподволь, систематически подготавливали», и работа по организации азербайджанских войск»? являлась «одновременно подготовкой армяно-татарской резни».
«…Все армянское население Елизаветполя, все армянское крестьянство Елизаветпольского, Шушинского, Казахского и других уездов переживало кошмарные дни ожидания резни. Все стояли под ружьем, вокруг селений были вырыты окопы, вся жизнь замерла, и трудовое население с минуты на минуту ожидало, что мастера армяно-татарской резни, беки и ханы, вновь поведут одураченных ими мусульманских крестьян на войну с армянскими крестьянами.» Но, … «по сведениям из Елизаветполя, опасность первая миновала». (12)
Что стоит за столь красочно-душераздирающим описанием «тревожного состояния и ожидания» армянским населением «резни», которую, как следует из выступлений и публикаций Шаумяна в этот период, почти «не избежать?» Ведь «миновала» лишь «первая опасность»… Не сама ли армянская политическая элита – национальная, большевистская, дашнакская, не имеет значения какая – ожидала этой «резни», чтобы начать полномасштабную войну против всего мусульманского населения Закавказья? Ведь очень скоро, после мартовских событий в Баку, Шаумян сам признается, что нужен был повод, «если б они взяли верх в Баку, город был бы объявлен столицей Азербайджана»… (13)
Однако, несмотря на «успешное сталкивание азербайджанских крестьян с беками», лишь в «некоторых случаях азербайджанские крестьяне «чутко» улавливали желания Шаумяна». (14)
Во всех других своих призывах, особенно о создании крестьянских советов, Чрезвычайный Комиссар остался не ус- лышанным мусульманскими крестьянами, в том числе и Шемахинского уезда. Так, до начала мартовских событий в Шемахе в уезде был создан единственный комитет, да и тот не крестьянский, а «районный комитет РСДРП(б)», к тому же не мусульманами, а молоканский. В начале марта 1918 г. несколько жителей молоканского сел. Чухур-Юрт Шемахинского уезда, считавшие себя членами партии большевиков, заслушав доклад чухур-юртца Василия Кожевникова, делегированного своими односельчанами в Баку для ознакомления с партийной организацией решили выбрать районный комитет РСДРП (б).
«Выбраными» оказались: Василий Кожевников - председатель, Яков Юрин- товарищ председателя, Осип Русиков- казначей, Иван Кириллов - секретарь, «а кандидаты к ним – В.Дирин и Н.Черкасов». (15)
Через месяц все эти партийцы-большевики возглавят молоканские отряды, разгромившие соседнее мусульманское сел. Ангехаран. В эти же дни состоялось общее собрание граждан села Чухур-Юрт, на котором был обсужден вопрос о текущем моменте. Собрание «вынесло полное недоверие Закавказскому комиссариату и приветствие Совету Народных Комиссаров».
Жители молоканского селения – сектанты, люди до сих пор сознательно держащиеся в стороне от политики, «во всеуслышание» заявили, что «трудовое русское крестьянство Шемахинского уезда стоит на страже революции» и приветствует партию большевиков «как стойких защитников рабочего класса и всего трудового народа». Лозунги, озвученные на общем собрании молокан, если оно действительно состоялось, а не было проведено теми же несколькими сельскими жителями-большевиками, показали, в чью сторону был сделан выбор русским населением Шемахинского уезда, хотя они и выражали, судя по газетной публикации, желание только одного села - Чухур-Юрта: «Да здравствует Российская Советская Республика! Да здравствует Совет Народных Комиссаров!» (16)
Эти две небольшие газетные заметки, опубликованные в большевистской газете «Бакинский рабочий» 12 марта 1918 г., пожалуй, единичные документы, свидетельствующие о политической жизни в селениях Шемахинского уезда в целом. То, что большевистские власти Баку считали именно русское, пусть даже сектантское население своим основным идейным оплотом в уездах, не вызывает сомнений. При всей своей активности и воинственности армянское население уезда скорее всего не играло в большевистские игры, хотя иногда и прикрывалась этим названием, будучи полностью втянутым в националистическую политику своими лидерами.
Отсюда и полное отсутствие каких-либо документов о деятельности большевиков-армян в армянских селениях уезда. О том, что происходило в последующие мартовские дни 1918 г. в городе Шемахе и селениях Шемахинского уезда подробно говорилось в предыдущих частях. А с кем ассоциировались большевики из числа погромщиков становилось ясно из свидетельств самих шемахинских мусульман, как горожан, так и сельских жителей.
Как следует из документов, в ходе коротких переговоров между азербайджанскими представителями и руководителями армянского отряда, присланного из Баку и местными армянскими лидерами, как накануне, так и в дни первого штурма города Шемахи, никаких разговоров о власти не велись, речь шла только о безопасности населения и предотвращении вооруженного противостояния между армянами и азербайджанцами. Хотя многие шемахинцы упоминали о большевиках, отмечая, что армяне получали все военное снаряжение, «всякого рода оружие и снаряды, вплоть до пулеметов и пушек от бакинских большевиков. … армяне стремились к захвату власти в Шемахинском уезде и подчинения населения большевикам». (17)
Вместе с тем никто не воспринимал армян как действительных приверженцев идей большевизма или как самих большевиков: «Мы, мусульмане, отнеслись к армянам сначала безразлично, но потом, когда они под большевистским флагом стремились к подчинению нас своей власти, мусульмане тоже стали относиться к ним враждебно… Под флагом большевиков они вели свою национальную политику под руководством партии «Дашнакцутюн». (18)
«Под таким флагом они стали выступать и даже склонили на свою сторону молокан. Но все это были предлоги, а главное – это их ненависть и вражда к мусульманам, которых они стремились уничтожить». (19)
«Я так думаю, что армяне бакинские соединились с александропольскими армянами, хотели всех нас, мусульман, уничтожить, потому что они убивали даже убегавших, спасавшихся из селения, я не знаю, почему теперь армян называют большевиками. Что такое большевики, я не понимаю, но хорошо знаю, что на наше селение напали исключительно армянские солдаты(20).
Правда некоторые из мусульман делали разграничение между армянами и большевиками: «Представители армянской партии «Дашнакцутюн» под предлогом того, что мусульмане сторонники старого режима, убедив в г. Баку большевиков, что они в лице мусульманского населения Закавказья имеют бесспорных врагов, не только в проведении идеи большевизма в Закавказье, но вообще революции, создали погром над мусульманами». Однако «большевик № 1 всего Кавказа» отождествлялся ими исключительно как армянин: «У армян был широкий план погрома всего мусульманского населения Закавказья, но работа на этой почве главного представителя их Шаумяна не увенчалась успехом в Тифлисе, и он успел до прихода турок разгромить мусульман лишь Бакинской губернии». (21)
Не случайно, что все известные армянские руководители и исполнители азербайджанских погромов в Шемахе воспринимались ими как «сподвижники» лидера большевиков: «Шаумян сподвижников и помощников в преступной деятельности своей имел много, но самыми ревностными из них были
прапорщик Степка Лалаев, бывший комиссар гор. Шемахи Атабеков, содержатель аптекарского магазина в г. Шемахе Михаил Арзуманов, начальник
Шемахинской почтово-телеграфной конторы Гюльбандов и парикмахер Ованес…». ( 22) Таким образом, армяне во главе с руководителем Бакинского Совета, большевиком-армянином Шаумяном совершенно не воспринимались мусульманским населением Шемахинского уезда как большевики: «Выступление армян против мусульман… носило чисто национальный характер. Они под предлогом захвата власти во имя торжества идей большевизма решили уничтожить мусульманское население». (23) Несколько иначе обстояли дела с молоканами-большевиками, о которых говорили в основном сельские жители Шемахинского уезда. Молокане, как представители «новой власти» стали появляться в мусульманских селениях как до, так и после шемахинских погромов. Первыми их требованиями стали
Эти же сведения подтверждал другой житель сел. Джагирли Ирза Эйваз оглы: «Еще в феврале месяце прошлого года молокане селений Козлу и Мараза, окружив наше селение, заставили нас выдать им все имеющееся у нас оружие, говоря, что они большевики и что мы должны подчиниться их вла- сти. В деле этого обезоружения нас главную роль играли молоканские комитетчики, жители сел. Маразы Фаддей и Иван Максимич, (фамилии их незнаю) и некий Суворов из сел. Козлу». (25)
После шемахинских погромов, полностью уничтоживших и опустошивших город и несколько близлежащих мусульманских селений вроде Ангехарана молокане как союзники армян, сыгравшие немалую роль в «победе» над мусульманским населением, видимо, решили довести «дело» до конца. Штабы новоявленных большевиков располагались сразу в нескольких молоканских селениях, в том числе в Хильмили (Козлу-Чай) , откуда за подписью хильмилийского комиссара М.Савельева были отправлены в некоторые мусульманские селения, в том числе и в Сунди письма следующего содержания: «Сундинскому Сельскому Комиссару. Прошу Вас объявить владельцам винтовок и вообще всего огнестрельного и холодного оружия, что согласно постановления в гор. Шемахе должно сдать. Кто неповинуется, прошу сообщить мне имена таковых и к ним будет послан отряд солдат для отбирания оружия вооруженной силой боевым порядком. Тогда произойдет кровопролитие, и виновные пострадают лично и будет уничтожено все имущество. Также объявить населению, что приходящие жители должны иметь от Васвиды». Письмо было заверено печатью «Комиссара Хильмилинского сельского общества Шемахинского уезда Бакинской губ.», которая, если не считать слово «комиссар», заменившее прежнее «старшина», ничего не говорило о смене и законности новой власти, а скорее указывало на простую узурпацию местной власти молоканами. (26)
Но, напуганному мусульманскому населению было не до таких «мелочей». Буквально через день-два – 20 марта 1918 г. (по старому стилю) Хильмилинский комиссар принял от также ставшего «комиссаром» старшины Сундинского Сельского общества Музаффара Гаджи Абдулла оглы следующее оружие:
«1) Английская винтовка, 2) карабин «Бердана», 3) карабин «Бердана», 4) карабин «Бердана», 5) карабин «Бердана», 6) карабин «Бердана», 7) карабин «Бердана», 8) русская «Бердана», 9) карабин «Бердана», 10) карабин «Бердана», 11) карабин «Бердана», 12) «Бердана», 13) турецкая винтовка, 14) шомпольная двустволка, 15) Австрийская 5-ти зарядная винтовка, 16) Австрийcкая 5-ти зарядная винтовка, все без патронов». (27)
Этот случай оказался единичным. То ли не во все селения были отправлены такие предупредительные письма, то ли мусульмане-крестьяне не поняли угрожающий смысл письма, но добровольной сдачи оружия крестьянами-мусульманами не последовало. Молокане решили привести свои угрозы в Из показаний жителя сел. Конах-кенд: «Как-то в марте месяце прошлого года (1918) молокане соседних селений Чухур-Юрт, Астраханка и Хильмили, окружив наше селение, объявили нам, что мы должны подчиниться им как большевикам и выдать им имеющееся у нас в селении оружие. Мы подчинились их требованиям, выдали им оружие, после чего они удалились; но…». (28) Из показаний жителя сел.Кюрдамич: «Как-то в марте месяце прошлого года, однажды рано утром вооруженные молокане в числе до 300 человек из селения Чухур-Юрт, Астраханка и Хильмили окружили наше селение и продержали нас в таком осадном положении почти целый день. Наконец, под вечер, явились к нам в селение три молокана из сел. Астраханки Василий Казаков, Василий Абрамович и Иван – сын Кашки – Василия («кашка» - прозвище), фамилий последних не знаю, - и потребовали от нас именем большевиков выдачи им всего имевшееся у нас в селении оружия. Мы подчинились их требованию, выдали им все наше оружие, после чего молокане оставили наше селение и ушли, никого из нас не тронув». (29) Из показаний жителя сел. Чаган-Верхний: «Как то в апреле месяце прошлого года явились к нам несколько человек молокан из Чухур-Юрта, кто они были такие по фамилии не знаю, и предложили нам подчиниться им, молоканам как большевикам и сдать им все имеющееся у нас оружие. Мы подчинились их требованию, выдали им наше оружие. После этого…» (30).
Из показаний жителя сел.Маразали: «В это же время поехавшие в Баку два молоканина Иван Корнев и Фатей Попов приехали с какими-то лицами, которые, потребовав к себе почетных нашего села, предложили сдать им все имеющееся в селе нашем оружия и подчиниться власти большевиков. Они же говорили, что вскоре приедет из Баку главный их начальник». (31)
Маразинцы, также как и жители десятков других азербайджанских селений, еще покинувших родные очаги, выполнили требований молокан, т.е. признали «новую власть» и выдали все имеющееся у них оружие, «вплоть до кинжалов».
Однако «новые власти» этим не удовлетворились. Из показаний жителей сел. Конах-кенд: «Спустя приблизительно неделю после этого в селение к нам явилось 12 человек-солдат-молокан (имени и фамилии их не знаю), кажется из села Джобани, и объявили нам, что штаб их, большевиков, находящийся в селении Хильмили требует от нас к себе 15 человек- представителей, для дачи каких-то показаний. Они взяли 15 человек наших почетных и отправились с ними якобы в селение Хильмили, в штаб; между тем не отойдя даже 1\2 версты от нашего селения, солдаты те, даже на дороге, одним ружейным залпом перебили всех упомянутых выше наших почетных. Крайне встревоженные этим событием и получив сведение, что с другой стороны наступают на наше селение армяне, мы поняли всю опасность нашего положения, стали целыми партиями покидать селение и бежать…»; «во время бегства нашего армяне и молокане обстреливали нас и убили до 20 человек наших мужчин, женщин и детей» .(32)
Из показаний жителя сел. Кюрдамич: «…но спустя несколько дней после этого молокане без всякого повода убили несколько человек наших рабочих, собиравших около селения для топлива дров, и вслед за этим мы получили сведение, что молокане с армянами собираются напасть на наше селение; в окрестностях нашего селения действительно стали появляться банды вооруженных армян, которые стали потравлять наши посевы и даже угонять наш скот. Когда же однажды банды эти открыли стрельбу по нашему селению, мы, бросив свои дома и всѐ наше имущество на произвол судьбы, бежали из селения…». (33)
Из показаний жителя сел. Чаган-Верхний: «После того как молокане под видом большевиков заставили нас сдать им все имевшиеся у нас оружие, армяне из селений Матрасы, Мейсары и др. стали систематически нападать на наше селение, угонять скот и грабить наше имущество. Всякий раз, как армяне приближались к нашему селению, мы, будучи безоружными и лишенными поэтому возможности защищаться, бросали селение и убегали в лес, а они распоряжались в нем как хотели». (34)
Из показаний жителей сел. Джагирли: «Подчиняясь их требованию, в виду превосходства их силы, мы выдали им все имевшееся у нас оружия вплоть до револьверов и кинжалов. С этого времени молокане стали систематически совершать у нас угоны крупного скота, баранов и лошадей, а равно потравлять наши поля, собирать в свою пользу наш урожай и вообще всячески обижать нас»; «Молокане после того, как обезоружили нас стали всячески беспокоить наше селение угонами скота, потравами посевов и т.д. Наконец, в марте месяце они совместно с армянами селений Шемахинского уезда совершенно внезапно окружили наше селение и стали его обстреливать со всех сторон. Мы вынуждены были бежать и бросить все свое имущество на произвол судьбы». (35)
Однако «отношение» джагирлинцев с «большевистской властью» на этом не закончились: « В горах… мы пробыли около 2-х месяцев, после чего явились к нам представители тех же молокан из селения Маразы и Козлу с приглашением вернуться в свое селение, обещая нам полную безопасность. Мы поверили молоканам и вернулись в селение, но спустя дней 10-15 после этого молокане с армянами снова окружили наше селение и стали его обстреливать. Мы опять бежали…». (36)
Были обмануты в своих ожиданиях и жители селения Чарган: «Через не- которое время пошел слух, что большевики разрешили всем мусульманам вернуться в свои селения. Мы поверили и вернулись. В селении мы нашли армян и молокан, и опять должны были бежать». (37)
Почти такая же история повторилась с крестьянами сел. Кущи, подвергшемуся погромам дважды – вначале со стороны армян, затем молокан. Жители, вынужденные дважды бежать под обстрелами, спасая свою жизнь, спустя некоторое время вновь возвращались в свое селение, получив известия, что
Жители некоторых селений, таких как Шихляр и Чалов, подвергшихся погромам, также называли нападавших «большевиками», при этом не могли опознать кто они были: «армяне, молокане или русские», поскольку видели их «только на очень большом расстоянии», но «слышали, что армяне и молокане». (39)
Следует отметить, что ни одно из азербайджанских селений, выразившее подчинение молоканам или армянам и добровольно сдавшее все имеющиеся у крестьян оружие, в том числе и Сунди, не избежало погромов, которым подвергалось как со стороны армян, так и молокан в течение нескольких месяцев, что очень характеризует политику «новых властей» по отношению к мусульманскому населению уезда. Неслучайно, что молоканина Фадея Игнатьевича Попова, жителя сел. Маразы, чье имя очень часто упоминалось в показаниях мусульманских крестьян как самого известного местного большевика, «многие из потерпевших видели и опознали в числе нападавших разбойников, который руководил шайкой и сам грабил». (40)
Не лучше обстояли дела в азербайджанских селениях, расположенных на низменных территориях Шемахинского уезда, входящих в Абдулянский полицейский участок, в котором не было ни армянских, ни молоканских селений. В находящихся вблизи от железнодорожных станций Наваги, Пирсаат и Аджикабул селениях этого участка бесчинствовали в основном солдаты Красной Армии, прибывшие на поездах при поддержке молокан-большевиков и крестьян-армян из селений других участков, а также близких селений из соседнего Джавадского уезда. Селение Кубали Бала-Оглан стало одним из первых, которое столкнулось с нашествием «новых властей», о чем подробно говорил старшина Шах Паланг Бабир оглы: «Весною прошлого года со станции Пир-Саат к нам в селение приехали 12 человек солдат, большею частью армяне, но среди них были и солдаты похожие на русских. Эти делегаты приехали к нам из Баку и предложили нам сдаться и подчиниться их власти большевиков. Мы согласились подчиниться, тогда они потребовали, чтобы мы отдали все оружие, которое было у нас в селении, и на это мы согласились и отдали все оружие. Эти делегаты остались в деревне, но затем мы заметили, что все селение наше окружено со всех сторон войсками. Эти войска состоявшие большею частью из армян, но были и русские солдаты, вошли в селение и внезапно открыли стрельбу по жителям и начали грабить дома, но русские солдаты и не стреляли, и не грабили, напротив того, в той стороне, где были русские солдаты, население наше свободно убежало, там же, где были армянские солдаты, они убивали убегавших. Они сейчас же начали поджигать и ломать наши дома. Наши жители, старики и женщины бросались на колени и умоляли армянских солдат, хотя бы пощадить нашу жизнь, но они не обращали внимания, армяне ругали нас и нашу веру матерными сло- вами. У нас тогда было убито 250 мужчин, 150 женщин, детей 135, раненых мужчин- 32, женщин 16 и 21 ребенок». (41)
Жители селения Мейниман, которые подверглись погромам армянских войск-большевиков, дважды нападавших со стороны станции Аджикабул, узнали среди нападавших армян ремесленников, проживающих в соседнем русском селении Илларионовка Джевадского уезда. (42)
Селение Наваги, являлось одним из самых больших и богатых среди селений не только Абдулянского участка, но и всего Шемахинского уезда. В начале апреля 1918 г. на железнодорожную станцию Наваги, отстоящую от этого селения в 2-х с лишним километрах, прибыл блиндированный поезд с отрядом большевиков. В тот же день 15 человек из этого отряда в числе которых были и русские солдаты, во главе с офицером армянином, пришли в селение Наваги. Население, уже знающее о трагических событиях в Шемахе, во избежание насилия решило не сопротивляться войскам и сразу подчиниться их требованиям. Что происходило дальше, следует из обстоятельного рассказа старшины этого селения Азиза Багир оглы: «Пришедшие объявили нам, что они большевики и предложили нам также быть большевиками, говоря, что теперь все будут жить мирно и что они дадут нам всякой провизии. Мы согласились быть большевиками, дали хлеба им и они ушли. На другой день пришли опять, уже без офицера и в этот раз взяли у нас много баранов, говоря, что нужно для солдат. На третий день опять пришли и опять взяли баранов и пастухов, это уже были армянские солдаты, они убили пастухов и бросили их трупы в колодце. Когда хозяева баранов пришли на станцию Наваги прося возвратить взятых баранов, то их также убили на станции.
Заметив, что большевики армяне начали убивать наших жителей, приходивших на станцию, мы прекратили с ними всякие сношения. Тогда большевики через 2, 3 дня после этого большими отрядами направились на наше селение, это уже были исключительно армянские солдаты, они обыскали в полях, и не находя в таковых нашего скота и баранов, так как мы весь скот свой собрали вглубь селения, тогда они - большевики прямо вошли в наше селение и пока не стреляли. Мы почувствовали, что они идут на нас с плохим настроением, тогда мы начали удалять из селения женщин, детей и сами начали бежать. Видя это, армянские солдаты открыли по нас сильную стрельбу. Мы в свою очередь, чтобы приостановить нападение и тем временем дать возможность спастись нашим семьям, открыли с армянами перестрелку. Но так как армян было большой отряд, видя, что мы не в состоянии сопротивляться, также бежали. Армянские солдаты ворвались в улицы и начали поджигать и разгромить наши дома, кто попадался из жителей, они убивали. Кто попадался им в руки, то закалывали штыками и резали кинжалами, другим вдогонку пускали выстрелы. Так у нас было убито 555 мужчин, из них многим отрезали головы, было убито 260 женщин, 140 детей, ранено 60 человек мужчин». (44)
Знало ли «начальство большевиков» в центре – в Баку о том, как устанавливают «Советскую власть» посланные ими войска и местные «приверженцы» в уездах, в том числе и Шемахинском ? Весьма показательно, что «события в Шемахе» были упомянуты в «Воззвании» только что созданного Комитета Революционной обороны г. Баку и его районов, который был призван руководить «отныне всеми действиями вооруженных сил».
В напечатанном типографским способом и распространенном в первые же дни мартовских событий в Баку «Воззвании» Исполнительный Комитет Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов и Военно-революционный Комитет Кавказской армии объявляли «всем товарищам и гражданам, что Советская власть в Баку в опасности» и призывали «всех с оружием в руках защищать ее от врагов народа». Указывалось, что «националисты из партии «Мусават» и идущие за ними контрреволюционные элементы открыли уже военные действия против Совета».
«События в Шемахе» упоминались в числе других «событий», как например, появление штаба «Дикой дивизии» во главе с Талышхановым в Баку, событиями в Ленкорани, на Мугани, занятием Петровска Дагестанским полком и задержанием хлебных грузов, идущих в Баку, угрозами Елизаветполя и Тифлиса идти на Баку против Советской власти и т.п., вплоть до «наглого поведения отряда «Дикой дивизии» на пароходе «Эвелина», якобы расстрелявшего «наших товарищей». Все эти события, в упомянутом «Воззвании» оценивались как «преступные планы контрреволюционеров, группирующихся, главным образом, около бекской партии «Мусават» и имеющих целью свергнуть ненавистную для буржуазии и помещиков Советскую власть». (45)
Не углубляясь в истинную суть остальных событий, указанных в «Воззвании», которые полностью искажались в этом документе, отметим, что в дни, когда было распространено это «Воззвание», то есть в конце марта - начале апреля 1918 г., в Шемахе полным ходом шли первые азербайджанские погромы, мусульманские части города горели, улицы уже были полны убитыми жителями-мусульманами, а горожане, которым удалось покинуть город, спасались бегством в другие уезды, в том числе в Баку.
Как следует из рассмотренных выше документов, ни о каких-либо событиях «контрреволюционного» характера или «военных действиях» против Бакинского Совета, происходящих, якобы, в Шемахе или в селениях уезда как накануне, так и раньше и речи не могло быть. Напротив, все шло к провоцированию азербайджанского населения к противостоянию с армянским населением, что в конечном счете не удалось, и тогда вооруженное выступление против шемахинцев-мусульман началось без всякого повода, почти одновременно с мартовскими событиями в Баку, что достаточно обстоятельно освещено в предыдущих частях.
«Воззвание», призывающее «всех товарищей и всех граждан, верных революции, сплотиться вокруг комитета и быть готовыми до последней капли крови биться под знаменем Совета», подписанное Временным Чрезвычайным Комиссаром по делам Кавказа С.Шаумяном, Председателем Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов П.Джапаридзе, Председателем Военно-революционного комитета Кавказской Красной Армии Г.Коргановым и Председателем Военно-революционного комитета г. Баку И.Сухарцевым, являлось ни чем иным, как оповещением о начале крупно-масштабных военно-агрессивных действий против мусульманского населения Азербайджана под лозунгом утверждения «Советской власти», в ходе которых было задействовано и немусульманское население уездов, в частности армянское и русское, в том числе и сектантское.
Все последующие документы, подписанные большевистскими деятелями и самим Шаумяном, следует уже оценить как подтверждение и оправдание этих действий. Так, в оперативной сводке штаба революционной обороны гор. Баку и его районов от 10-17 апреля 1918 г. за подписью начальника штаба революционной обороны Корганова указывалось, что «сильный отряд всех родов отправлен в Шемаху», без указания против кого и для каких целей. (46)
Однако в письме С.Г.Шаумяна в Совет Народных Комиссаров РСФСР от 13 апреля отмечалось, что «в течение последней недели» у большевиков были бои в Шемахе и, по всей вероятности, имелись ввиду уже боевые действия с гянджинскими отрядами Исмаил-Хана Зиатханова: «Против трехтысячного отряда, присланного Елизаветпольским мусульманским национальным комитетом, мы послали свои отряды, которые по полученным вчера сведениям были разбиты и отступают, и с ними вместе отступает 25-тысячное армянское и молоканское население уезда. Вчера был отправлен новый отряд с артиллерией и пулеметами». (47)
Здесь Шаумян явно преувеличивал численность отрядов Исмаил-Хана, пытаясь придать значимость боям, ведущимся, якобы, с грозными контрреволюционерами-«мусаватистами», угрожающими власти Бакинского Совета и сопротивляющимися установлению Советской власти в уездах. Следует особо подчеркнуть, что во всех большевистских документах, касающихся шемахинских событий, хронология и действительный ход событий, завершившихся двумя азербайджанскими погромами с перерывом в десять-двенадцать дней, были или искажены, или не упоминались вовсе, а отсчет начинался именно с вооруженных столкновений гянджинских отрядов с армяно-советскими силами. При этом первые погромы в Шемахе, длившиеся около 5-6 суток, когда объектом нападения стал сам спящий город с мирным населением, также, как и причины появления гянджинских войск в Шемахе совершенно умалчивались.
В последствии такое описание шемахинских событий перекочевало в мемуарную и советскую научную литературу о том периоде, в том числе в воспоминания так называемых «очевидцев» или «участников», написавших об этих событиях по информации, полученной из большевистской печати того времени. К таким публикациям следует, в первую очередь, отнести воспоминания упомянутого выше Б. Л. Байкова, присяжного поверенного, деятеля Русского Национального Совета в Баку в 1918-1919 гг., эмигрировавшего в 1920 г. из России. Будучи очевидцем мартовских трагедий в Баку и дальнейших мероприятий большевистских властей, Байков, не испытывающий особых симпатий к азербайджанскому (в тексте «татарскому») народу, впрочем как и к большевикам, тем не менее дает наиболее объективные сведения о происходящих в то время событиях, особенно в Баку.
Однако, все приведенные им сведениях о действиях большевиков в уездах без сомнения почерпаны из периодики тех лет, в основном большевистской, поскольку большинство других газет, объективно освещающих мартовские события, например, «Баку», «Каспий», «Бакинец», «Вести Баку», в том числе газета бакинских меньшевиков «Наш голос», а также все другие «несоциалистические» издания, были закрыты большевистскими властями «ввиду тревожного времени и в целях ограждения населения от обычной провокационной агитации» или же из-за «не отвечающих действительной оценке событий и явно тенденциозных статей». (48)
Отмечая, что вскоре после мартовских событий большевики начали поход вдоль линии Закавказских железных дорог на Тифлис, а часть отрядов была направлена в Шемахинский и Геокчайский уезды, Б.Л.Байков пишет: «В пределах Шемахинского и Геокчайского уездов, где большинство населения составляли татары, большевики встретили отчаянное сопротивление, организованное командированным из Елизаветполя, где в то время уже собралось Учредительное собрание будущей Азербайджанской республики, членом первой Государственной думы Исмаил-Ханом Зиатхановым».
Далее, автор по-своему трактует причины участия христианского населения уезда в мусульманских погромах: «Русское население этих уездов (главным образом молокане), уже потерпевшее перед тем от бесчинств татар в связи с Шамхорскими событиями, и, в особенности, население армянское, издавна враждовавшее (еще с 1905-1906 годов)
с татарами, присоединились к большевикам. В результате двухмесячной борьбы, ведшейся с переменным успехом, почти все
татарские селения, большинство армянских и цветущий город Шемаха, с 30-тысячным населением, оказались уничтоженными дотла. От всей Шемахи
осталась одна русская церковь, да и то полуразрушенная. Большевики, имея в своем распоряжении артиллерию и неимоверное количество снарядов, вынудили Зиатханова к отступлению». (49) Учитывая важность этой мемуарной литературы, к которой часто обращаются исследователи как наиболее объективному источнику по истории этого периода, стоит подчеркнуть, что приведенный отрывок, при первом, казавшемся достоверном сообщении о происходящих событиях, тем не менее содержит немало неточной, местами неправдивой информации.
Во-первых, будучи несведущим или по каким-либо другим причинам автор совершенно не затрагивает, как уже отмечалось выше, начало шемахинских трагедий, заставившего отряд Исмаил Хана Зиятханова прибыть в помощь мусульманскому населению Шемахи. Далее, как следует из сотен документов – свидетельств самих шемахинцев-очевидцев, ни о каком «отчаянном сопротивлении» гянджинских войск большевикам не могло идти и речи. Напротив, услышав о подходе мусульманских войск к Шемахе, армяно-молоканские большевистские силы, более 4-5 дней бесчинствующие в городе и близлежащих селениях, сами в спешке покинули Шемаху. Исмаил Хан преследовал их до армянского селения Матрасы, где между ними завязался бой, и «большевики» были оттеснены к молоканскому селению Хильмили.
Селение Матрасы было частично разгромлено войсками Исмаил Хана, но не подожжено, нетронутой осталась и армянская церковь в этом самом большом армянском селении уезда. Как следует из этих же свидетельств очевидцев, молокане-большевики не приняли условия Исмаил Хана о прекращении насилия в отношении мусульманского населения.
Получив известие о прибывшем «новом отряде» большевиков «всех родов» и «с артиллерией и пулеметами», о которых упоминали Корганов и Шаумян, Исмаил Хан вернулся в Шемаху, предупредил горожан о надвигающейся опасности, посоветовав временно покинуть город и в ту же ночь покинул Шемаху. С ним ушло большинство мусульманского населения города. Все эти события произошли в течение менее чем одной недели. И многие шемахинцы уход Зиатханова объясняли малочисленностью его отряда перед превосходящими их в несколько раз армяно-большевистскими войсками. (50)
Таким образом, утверждение Байкова о «двухмесячной борьбе, ведшейся с переменным успехом» и «вынудившей Зиатханова к отступлению» совершенно не соответствовали к действительности. Так же были далеки от истины умозаключения автора о том, что, якобы, русское население, главным образом, молокане Шемахинского и Геокчайского уездов потерпели от бесчинств «татар» в связи с Шамхорскими событиями, что и послужило причиной их перехода на сторону большевиков. Во-первых, Шамхорские события произошли на территории Елизаветпольской губернии, на железнодорожной станции Шамхор, находящейся на достаточно далеком расстоянии от Шемахинского и Геокчайского уездов, входящих в Бакинский уезд. Под Шамхорскими событиями подразумевалось разоружение возвращавшихся с Кавказского фронта русских военных частей, которое вылилось в кровавое столкновение, продолжавшееся в течение 8-10 января 1918 г. Согласно требованию Закавказского Комиссариата, все русские военные части, демобилизованные из армии и следующие через территорию Грузии и Азербайджана в Россию, должны были сдать свое оружие местным национальным силам. Однако, часть этих эшелонов отказывалась выполнять эти требования, пытаясь увести вооружения, вплоть до тяжелых, с собой в Россию.
Другие части, среди которых было немало армянских солдат, поддаваясь пропаганде большевиков, передавали разного рода вооружение большевистско-армянским отрядам или же просто продавали его национальным силам дашнаков за деньги. Кроме этого, по всему пути следования военных эшелонов русские и армянские солдаты нападали на близлежащие мусульманские селения, занимаясь грабежом и нередко убийством местного населения.
В начале января 1918 г. Закавказский Комитет (ЗК) решил покончить с этим и принять действенные меры для разоружения солдатских эшелонов близ Шамхора. Для этих целей Межнациональным комитетом ЗК был подослан в Елизаветполь (Гянджа) Азербайджанская сторона не отрицала потери среди эшелонов. Гибель же «сотен невинных мусульман» во время Шамхорских событий, также как и во время разгрома станции Евлах русскими и армянскими солдатами, ехавшими в поезде вместе с Шаумяном, подтверждал даже сам лидер Бакинских большевиков. (52)
Как следует из изложенного, Шамхорские события не имели никакого отношения к русскому (молоканскому) населению Шемахинского или Геокчайского уездов, и упоминанием этих событий член Бакинского комитета партии Народной Свободы - кадетов Б.Байков просто пытался оправдать участие
В этом отношении весьма примечательны воспоминания Бочарова, входящего в группу большевиков, отправленной сразу же после второго разгрома г. Шемахи на место событий. Как следует из этого документа, еще до начала шемахинских погромов, некто Семен Жгенти был назначен большевиками Чрезвычайным Комиссаром в Шемаху, а заместителем его был человек по фамилии Фролов. (53)
Сведения о конкретной политической деятельности этих лиц также, как и шемахинца Али Гейдара Караева (ставшего впоследствии видным партийным и государственным деятелем Советского Азербайджана) , как председателя Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов в Шемахе (что отмечается во всех его биографиях) практически отсутствуют. Имя последнего упоминается Аббасом Саххатом, напечатавшим несколько статей «О положении в Шемахе» в газете «Ачыг соз», подробно рассмотренных выше, в числе всего лишь организаторов «Бюро Ширванских студентов», созданного после февральской революции 1917 г.
Учитывая, что уже с лета 1917 г. А.Г.Караев вел «революционную работу» в Тифлисе, являясь секретарем Тифлисского комитета партии «Гуммет» и только в декабре 1918 г. приехал в Баку, то скорее всего никакой деятельностью на поприще председателя ИК Совета рабочих и солдатских депутатов в Шемахе он не занимался, если вообще «был избран» на этот пост.(54)
Впрочем, по утверждению Бочарова, С.Жгентия с Фроловым также не удалось «проводить национальную политику» в Шемахе, в силу чего из-за «засилья, с одной стороны, дашнаков с мусаватами произошел резкий конфликт». По версии Бочарова, события начались из-за того, что «одна группа дашнаков кощунственно надругалась над мечетью азербайджанцев». Нижняя - азербайджанская часть города восстала против верхней - армянской части. Началась резня между армянами и азербайджанцами и поголовное уничтожение друг друга.
Не принимая всерьез эту версию по известным причинам, остановимся на
дальнейшем описании событий Бочаровым, что представляет, бесспорно,
большой интерес: «За одну ночь города как не было. Население было
уничтожено. Когда были получены известия о чудовищно зверском
истреблении города и населения были приняты меры. Освободили Жгентия,
Фролова и выехала срочно комиссия на место в Шемаху под
представительством т. Джапаридзе, Кадырли, Бочер (т.е. самого Бочарова)
По прибытию на место, увидели сплошной пожар, горели подвальные помещения, трупы обгорелые валялись всюду по всему городу, от трупов разлагающихся стоял невероятный трупный запах. К этому дополнял дым от догоравших зданий и трупов. По городу валялись простреленные и изуродованные швейные машины, самовары, кровати, посуда, казаны, кастрюли. Мы пришли в неописуемый ужас, у нас содрогалось сердце, хотя мы все много видели военных ужасов. Но такого не видели и не помнили». (55)
Пожалуй, это свидетельство, сделанное большевиком Бочаровым, по своему значению не уступает свидетельствам самих шемахинцев, описывающих последствия шемахинских событий, а в чем-то даже превосходит их в силу того, что оно сделано сразу, по горячим следам, и представителем той власти, которая несла прямую ответственность за случившееся, несмотря на «дежурную» оговорку автора насчет «дашнаков» и «мусаватов».
В этом отношении обретает особую ценность следующее сообщение: «Был также выслан дашнак Лалаев Степан, который имел обширный мандат, полученный от Азревкома». (56)
Из воспоминаний Бочарова можно узнать и о тех, кто обитал в это время в полностью разгромленном и сожженном городе: «По городу бродили шайки грабителей, которые, пользуясь несчастьем граждан, тащили все что возможно – ковры, кровати, швейные машины, посуду и уцелевшую мебель». Бочаров не указывает, кто были эти мародеры, у которых по распоряжению Джапаридзе немедленно следовало отобрать все вещи. Но понятно, что азербайджанцев среди них быть не могло по известным причинам.
Хотя одного азербайджанца комиссия большевиков все же встретила: «…когда начали проводить работу по очистке города и прилегающие сады, то обнаружили мальчика, зовут Искендер, который от ужаса потерял дар слова: он мимикой показывал нам, что его мать и отец были зарезаны. При этом ужасе он лишился языка. В течение пребывания нашего в Шемахе мы его воспитывали, что стало с ним неизвестно». (57)
Что же предпринял Председатель Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов П.Джапаридзе, столкнувшись со столь чудовищными последствиями «защиты Советской власти с оружием в руках от врагов народа» в Шемахе, к чему они призывали всех своих соратников и граждан?
По свидетельству Бочарова, первым делом Джапаридзе предложил отозвать Революционный Комитет, эвакуировавшийся в сел. Хильмили, для переезда в город Шемаху и приступить к восстановлению города. Вторым решением было «созвать в городе Шемахе крестьянский съезд», чтобы «показать крестьянам, что Советская власть существует здесь в Шемахе и что будут приняты меры по защите обиженных» ?! О съезде шемахинских крестьян, который предполагалось организовать в разрушенной разгромленной Шемахе, будет сказано отдельно.
Были решены и кадровые вопросы. Вместе отозванных Жгенти и Фролова был назначен Бочаров, автор этих воспоминаний. По другим источникам, летом 1918 г. комиссаром Шемахинского района был другой член этой делегации Квитченко С.Ф. (58)
Было решено также формировать из местных жителей воинский отряд и милицию, освободить от должности коменданта Шемахи «дашнака Пахлацуяна» и расформировать его отряд «бездействующий (?!) по время погрома».(59)
Было обещано «подкрепление материалами и живой силой», и, действительно, вскоре были высланы 50.000 рублей, врач, инженер, строительный материал. Все присланное, а также серпы для уборки уже созревающего урожая было собрано в Армянской церкви, в одном из единичных зданий в городе, оставшимся целым. (60)
Резолюция, принятая 22 апреля 1918 г. на заседания Исполнительного Комитета Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов, после обсуждения положения в Шемахинском уезде, будет рассмотрена ниже. Возвращаясь к воспоминаниям Бочарова, отметим, что в них неоднократно упоминалось имя Степана Лалаева, бесчинствующего во время погромов в городе, а затем в селениях и на дорогах Шемахинского уезда, как «местный кочи» (бандит), назначенный большевиками в Шемаху для «подкрепления молодой Советской власти». Бочаров объяснял это «назначение» событиями,
«назревающими быстрыми темпами» и неопытностью новых властей: «…мы не имели опыта ни в чем. Воспользовавшись нашей неопытностью, Лалаев
организовал вокруг себя шайку бандитов, которые терроризировали местное население, нападал на населенные пункты, отбирал скот, насиловал женщин». К слову, спасение советским отрядом троих женщин-мусульманок - матери и двух ее дочерей из сел. Муганлы от нападения лалаевской банды,
«пытавшихся изнасиловать их», впоследствии помогло самому Бочарову спастись – скрыться от турецких войск и уехать в Баку, в чем ему содействовал
благодарный муж и отец спасенных женщин. (61)
Многотысячные шемахинские беженцы – жертвы этой «несправедливости», хлынувшие в Баку, а также само население города, которому большевики должны были доказать, что они и есть законная власть, требовало принятия каких-то мер. Для успокоения мусульманского общества и воцарения порядка Бакинский Совет был вынужден назначить Чрезвычайную военно-следственную комиссию, во главе с товарищем Кожемякой (малограмотным слесарем)». (63)
Правда, Комиссия эта в основном «занялась исследованием мусаватского бунта: так квалифициро-
вались с точки зрения большевиков мартовские дни. В этой комиссии почти ничего не писали, а больше действовали: хватали людей, сажали в тюрьмы
и расстреливали». (64) Однако, в Комиссию стали поступать заявления от шемахинцев, в которых описывались страшные картины содеянного Лалаевым и его отрядом над мирным мусульманским населением города и его селений. В ряду таких обращений особую важность представляют небольшие показания русского священника в Шемахе, члена уездного Исполнительного Комитета Иоанна Федоровича Богомолова, который пошел на оглашение исповеди: «По рассказам правдивых и честных людей С.Лалаев в мечети убивал женщин и детей и жег их. Да простит Господь за такую откровенную исповедь». И.Ф. Богомолов также обратился лично к Джапаридзе с просьбой «задержать корнета Лалаева, который убивал женщин и грабил имущество и его даже хотел арестовать Амиров, но он удрал и все говорят, что он жег мечеть в которой погибло много женщин, дальнейшее сообщу обо всем, когда соберу сведения». (65) Чрезвычайная военно-следственная комиссия, произведя расследование шемахинских событий, составила обвинительный акт против С.Лалаева как организатора истребления мусульманского населения и уничтожения города, и, по всей видимости, действительно собиралась наказать С.Лалаева, по скольку ей удалось найти «удравшего корнета». Но тут случилось то, что может служить еще одним доказательством того, кто лично стоял за шемахинскими событиями: «Когда Кожемяко пригласил Лалаева в комиссию и объявил ему, что он арестовывается, тот, послав его ко всем чертям, позвонил Шаумяну, который, позвав Кожемяко к аппарату, заявил следующее: «Арестовывать Лалаева неудобно, что за шалости?» Такими словами «идейный вождь демократии вступился за уголовного преступника, и Лалаев как ни в чем ни бывало пошел гулять по Великокняжескому проспекту в сопровождении своих телохранителей из бюро дашнакцаканов». (66)
Вскоре после этого Чрезвычайная военно-следственная комиссия большевиков была упразднена. С.Лалаев же, переехав в Шемаху, все последующие месяцы до прихода турок продолжал свои насильственные действия в отношении мусульманского населения шемахинских деревень, занимаясь также грабежом и убийствами на дорогах, нападая на мусульман, проезжающих через Шемахинский тракт в другие уезды Азербайджана.
Какую же оценку получили шемахинские события со стороны азербайджанских политических деятелей? Позиция национальных сил во главе с партией «Мусават» была однозначной: «После того, как известный глава разбойничьей шайки, занимавшейся похищением людей, Т.Амиров, став во главе «социалистической армии», вырезал до шести тысяч беззащитной мусульманской бедноты в Баку, а мартыновский (Мартынов-бакинский градоначальник) собутыльник, ублюдок Степа Лалаев во главе дашнакцаканских (тоже «социалистических») банд очистил ряд кварталов от представителей мусульманской интеллигенции, которых он вытаскивал из домов и расстреливал на улице, Шаумян и ему подобные «вожди демократии» должно быть нашли стаж этот весьма блестящим для своих командиров, и Амиров с Лалаевым были назначены в Шемаху с отборным дашнакцаканским отрядом для борьбы с «контрреволюционерами»,- писала газета «Азербайджан» в октябре 1918 г. Разоблачая маски и лозунги, под которыми велись в Шемахе военные операции карательного характера против мирного мусульманского населения, газета продолжала: «Не знаем, что стало с шемахинскими «контрреволюционерами», но знаем то, что «красно-социалистический» отряд с «социалистами» Амировым и Лалаевым во главе вырезал мусульманское население всей Шемахи и разгромил до сорока селений. Перед зверствами, учиненными Лалаевым над шемахинскими мусульманами, бледнеют все ужасы, виденные нами за время этой войны». (67) Следует подчеркнуть, что большинство армянских офицеров, служившихся командирами в войсках Бакинского Совета, вроде Татевоса Амирова и Степана Лалаева, о котором говорилось выше, действительно имели довольно порочную репутацию среди представителей бакинского общества, и не только азербайджанского. Так, один из таких активных «военачальников», занимавшийся формированием Красной Армии Бакинского Совета, Б.Авакян характеризовался присяжным поверенным Б.Л.Байковым, как «недоучившийся студент, офицер военного времени, все время скрывавшийся в тылу; кокаинист и неврастеник». (68)
Впрочем, не мерее резко отзывался о шемахинских событиях и большевик Нариман Нариманов, правда, намного позже, в докладе, сделанном 19 февраля 1919 г. Хотя известно, что еще в трагические мартовские дни 1918 г. в Баку он выражал свое несогласие с действиями своих соратников, говорил и писал об этом в письмах Шаумяну и Джапаридзе, однако остался не услышанным. (69)
Безусловно, мотивы критики Н.Нариманова в этих вопросах в корне отличались от позиции «Мусават», в частности Мамеда Эмина Расулзаде. Лидер азербайджанских национальных сил опровергал большевистскую оценку событий как «гражданской войны», характеризовав мартовские события в Баку и Шемахе как национальную резню и целенаправленную политику, имеющую своей целью искоренение всего мусульманского населения Закавказья: «…от кадетов до большевиков и от дашнаков до социалистов… классовые вопросы даже отодвинуты на задний план и сейчас борьба идет уже с азербайджанскими турками, а не с отдельными классами, и не на социальной, а национальной, даже религиозной почве». (70)
Следует отметить, что примерно такой же точки-зрения придерживались и меньшевики, в чем Н.Нариманов же считал, что в события в марте 1918 г. в Баку начались как гражданская война, и хотя начала ее «мусульманская буржуазия», но на сле- Как следует из этого доклада, Н.Нариманов был достаточно информирован о событиях, происходивших в Шемахе и истинном положением вещей, которые узнал, помимо других источников, и непосредственно от Мешади Азизбекова, который вернувшись из Шемахи «со слезами на глазах рассказал о трагедии, очевидцем коей он был». Конечно, М.Азизбеков не был очевидцем самих событий, а увидел последствия азербайджанских погромов, подвергшихся его, также как и большевика Бочарова, в ужас. Безусловно, он узнавал подробности и от шемахинцев-беженцев, с которыми контактировал. Какой же вывод сделали из всего увиденного и услышанного азербайджанские большевики?
Для Н.Нариманова стало ясно, что «Советская власть в Баку находится в руках дашнаков, как бы в плену», и он с полным пониманием отнесся к выбору, который должен был делать и сделал для себя азербайджанский народ: «Вполне естественно, что после тех жестокостей, которые были причинены мусульманскому населению под видом наших карательных отрядов армянскими разбойничьими шайками, – мусульманский пролетариат был вправе отвернуться от Советской власти, стать под защиту своей буржуазии и от них, и через них от Турции, ждать помощи». (73) Вместе с тем, ни понимание сути свершившихся событий, ни их масштабы не помешали азербайджанцам-большевикам, в первую очередь, Н.Нариманову и М.Азизбекову, активно включиться в дело «исправления ошибок» и «привлечения» трудового мусульманского пролетариата и крестьянства под красные знамена Бакинского Совета Народных Комиссаров. Бакинский Совнарком - местное правительство большевиков был образован 25 апреля 1918 г. на коалиционной основе включением в его состав лишь левых эсеров, поддержавших большевиков во время «гражданской войны». Все усилия дашнаков добиться вхождения их представителей в состав правительства, аргументировавших свое право на власть своим активным участием в мартовских событиях, не увенчались успехом. И дело здесь было не только в том, что Шаумян, «знавший подлинную подоплеку событий, вовсе не считал себя обязанным отметить их «заслуги» допущением в исполнительную власть». (74) В такой ситуации задача завоевания властью авторитета у коренного азербайджанского населения представлялась крайне тяжелой, чего не могли не осознавать люди, представляющие эту власть – как армяне, так и азербайджанцы. Неслучайно еще задолго до образования Совнаркома, в первых числах апреля, Комитет Революционный Обороны г. Баку и его районов назначил М.Азизбекова комиссаром по охране мусульманской части города. Оповещая об этом жителей города, М.Азизбеков в своем обращении просил население своего района, без различия национальностей, не выезжать из города и даже не переселяться из одной части в другую, предупреждая, что «неподчиняющиеся будут немедленно водворены назад в прежние квартиры». Что стояло за столь крайним решением, запрещающим передвижение мусульман даже внутри города?
Приостановить поток мусульманского населения, в панике покидающего Баку и выезжающего кто куда – за пределы страны или же в окрестные селения? Об этом в обращении не говорилось, хотя Азизбеков вроде давал понять, что отныне он является гарантом безопасности жителей города, вновь подчеркивая, что «без различия национальностей»: «Мною будут расставлены везде красногвардейцы, и будет обеспечено полное спокойствие и гарантия в сохранении жизни, имущества и чести населения без различия национальностей». (77)
Опять же, чтобы показать участие большевиков-азербайджанцев в деле защиты прав мусульманской части населения, газета «Гуммет» публиковала предложения «Бюро мусульманских социалистов» Комитету революционной обороны, так и оставшихся предложениями: распустить Армянский Национальный Комитет; национальная армия, подчиненная этому комитету, должна покинуть нашу территорию или подчиниться целиком Советской власти;
охрану мусульманской части города должны вести красногвардейцы- мусульмане (?); уделить большое внимание мусульманской части города в продовольственном вопросе и т.д. (78)
«Результаты» действительно были ошеломляющими: только что пережившие ужасы мартовских трагедий бакинские деревни в течение недели одна за другой начали признавать Советскую власть. Через короткое время Советы крестьянских депутатов были созданы в 77 разгромленных (не считая русских) селениях Кубинского уезда. (80)
Правда, во всех резолюциях, принятых общими собраниями «бедноты» этих селений после заверений о своей преданности новой власти, обязательны следовали конкретные просьбы. Напр., жители селения Фатмаи, близ Баку, просили: «Ввиду того, что связь между нашим селом и городом прервана,
Конечно, в какой-то мере можно согласиться с Эльдаром Исмайловым, утверждающим, что деятельность М.Азизбекова имела особое значение в деле обеспечения безопасности мусульманского гражданского населения уездов. «Оставаясь большевиком, Азизбеков тем не менее осознавал, что необходимо
оградить мусульманское население от агрессии армянских банд. Сделать это можно было, лишь выбив из рук Шаумяна аргумент о непризнании мусульманами Советской власти. Азизбеков не мог не понимать, что вопрос о признании или непризнании носит преимущественно, декларативный характер. Но он может быть использован для карательных акций под флагом Советской власти». (83)
Правда, Советы крестьянских депутатов в большинство своем создавались в селениях, уже испытавших «карательные акции Советской власти», тем не менее история создания на местах крестьянских Советов, «показывающая, какая колоссальная организационная работа выполнена Бакинским Советом после гражданской войны при неимоверно тяжелых условиях» (84), сама по себе отчетливо демонстрировала стремление большевистско-армянского Бакинского Совета как можно скорее наладить связь с окраинами и завоеватьдоверие крестьянского, и, в первую очередь, мусульманского населения уездов и, одновременно раскрывала суть истинного положения на местах. Однако, в Шемахинском уезде, «страстность, серьезность и горячность, с которыми действовал товарищ Азизбеков», при всех его стремлениях, не дали ожидаемых результатов. В воспоминаниях Бочарова, которые рассматривалось выше, имя М.Азизбекова в составе делегации, возглавляемой Г.Джапаридзе и посетившей Шемаху в середине апреля, не упоминается.
Возможно, он все же входил в эту делегацию. Но, в любом случае, примерно в это же время, в середине апреля 1918 г., Азизбеков посетил Шемаху и был настолько потрясен уведенным, что не мог говорить об этом без слез, о чем свидетельствовал Н.Нариманов. Как бы то ни было, именно после поездки этой делегации в Шемаху Исполнительный Комитет Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских делегатов 22 апреля 1918 г. обсудил на своем заседании положение в Шемахинском уезде и принял соответствующую резолюцию. В ней выдвигались несколько предложений для восстановления жизнедеятельности в этом уезде.
В частности, предлагалось: Военно-Морскому комиссару организовать здесь свое отделение; снабдить уезд по мере возможности продовольствием, если таковое окажется в Баку и организовать там на месте закупку продовольствия; Бакинской продовольственный орган, который по мере надобности субсидировать; распространить хождение бакинских бон в уезде с изданием особого декрета; оказать медицинскую помощь, послав туда нужный штат медицинского персонала и необходимые
медикаменты; решительно не допускать выезд из уезда в Баку; выбрать комиссию, которая бы исследовала разрушение города и наметила бы план его восстановления, избрать комиссию для выяснения степени нужд беженцев и нужных мер к улучшению их положения. Последняя комиссия будет работать при Губернском комиссаре Азизбекове; предложить обследовать происшедшие события и выяснить виновных». (85)
Безусловно, ни все эти предложения были реализованы, да и вряд ли они могли осуществиться. Наиболее конкретным и легко решаемым можно было бы считать последнее предложение. Однако, чем закончилась история «обследования» шемахинских событий и «выяснение виновных» Чрезвычайной Следственной комиссией, отпустившей арестованного ею же Степана Лалаева по прямому указу Степана Шаумяна, уже известно.
Помощь медикаментами и врачебным персоналом, как следует из свидетельства Бочарова, скорее всего была оказана, однако, кому и где не уточнялось. Недопущение выезда из уезда в Баку, т.е. приостановление потока беженцев, практически было задачей невыполнимой, при том что в Шемахе, полностью разрушенной и подожженной, уже не было жителей, да и условий для проживания. Спасшееся городское население уже искало убежище в других уездах или же в самом Баку. А покинувшие свои селения крестьяне все еще скитались в горах, лесах и практически были лишены возможности вернуться в свои пусть даже разгромленные родные очаги из-за свирепствующих армянских и молоканских банд, о чем подробно говорилось выше. Кстати, этот момент был фиксирован в протоколе заседания штаба Красной Армии Шемахинского уезда, проводимого «совместно с делегатами от селений» 27 апреля 1918 г.
«Ввиду крайне тревожного переживаемого времени», участники заседания просили, чтобы при штабе Красной Армии был отряд, «на который он мог бы опираться для проведения программы Советской власти, а также мог бы служить реальной силой против набега контрреволюционных банд, которые ежеминутно делают налеты на данную местность…». Кто подразумевался под «контрреволюционными бандами» в документе не уточнялось, но факт произвола и анархии, царившей в уезде, признавалось всеми, причем, как основное препятствие в решении одной из главнейших задач, стоявших перед властью Советов – обеспечения населения продовольствием, и, в первую очередь, хлебом.
Погромная политика Бакинского Совета против мирного мусульманского населения и начавшиеся сразу же «политические и социальные эксперименты,
составляющие систему большевистского государственного управления», вскоре полностью парализовали хозяйственную жизнь как городов, так и уездов Бакинской губернии. «Под лозунгом конфискации буржуазных капиталов были закрыты и ограблены банки вместе с их сейфами; произведена реквизиция товаров в магазинах и на складах. Меры эти тотчас же привели к фактическому уничтожению всякой торговли, закрытию базаров и к исчезновению с рынка товаров и съестных продуктов. Все бралось на учет и подлежало распределению… Все окрестные селения (татарские)
Не менее плачевнее положение существовало в уездах. Надвигался голод, и вопрос с продовольствием становился все острее, угрожая катастрофой, чего не могло не учитывать большевистское руководство. Поэтому, в обоих рассмотренных выше документах речь шла, в первую очередь, о снабжении Шемахинского уезда по мере возможности продовольствием, но опять же с оговоркой, «если таковое окажется в Баку». И не случайно, штаб Красной Армии, обосновавшийся в самом уезде, занимался вовсе не входящим в обязанности регулярных войск делом - подготовкой запасов хлеба: «Для того, чтобы Шемахинский уезд, а в частности г. Баку, не остались без хлеба в текущем и в будущем году, необходимо увеличить засеваемую площадь. Для этого населению нужны сельскохозяйственные машины в достаточном количестве, которые просим направить в штаб Красной Армии Шемахинского уезда для распределения их по селам». (87)
Однако, если такие машины и доставлялись в уезд, то распространялись они точно не по мусульманским селам, которые ближе к лету подверглись уже «хлебным» погромам, что следует из большинства свидетельств мусульманских крестьян. «Урожай наших хлебов также был снят и увезен армянами
и молоканами». (88)
Это свидетельство Гаджи Джафара Кули оглы, помощника старшины сел. Конахкенд Шемахинского уезда, повторялось в показаниях крестьян практически всех азербайджанских селений, подвергшихся погромам. Не потому ли молокане через некоторое время просили мусульман вернуться в свои селения, заняться хозяйством, затем вновь нападали на них, забирали весь урожай, при этом вновь убивая и громя их дома. После этого полные созревшего хлеба поля, принадлежащее азербайджанским крестьянам, оставались практически неубранными, а сами они в это время скитались в горах и лесах, умирая от голода и болезней.
Впрочем, под «хлебные» погромы была подведена довольно четкая политика Бакинского Совнаркома, выразившаяся в «Постановлении» Народного Комиссариата по продовольствую гор. Баку и губернии от 25 мая 1918 г., который доводил до сведения сельского населения Бакинской губернии, «что весь урожай хлебов, трав и других сельскохозяйственных продуктов на землях, оставленных их хозяевами, поступает в ведение Комиссариата по продовольствию и убирается средствами Комиссариата». Последующее же извещение в этом «Постановлении» о том, что «деньги, вырученные от продажи хлеба и других продуктов, за вычетом расходов, связанных с уборкой, будут уплачены владельцам посевов», носил чисто декларативный характер с целью придать фактической реквизиции урожая, принадлежащего в основном мусульманскому крестьянству, законный характер. (89)
О сложившейся ситуации в июне 1918 г. в Шемахинском уезде более чем красноречиво свидетельствовал Анастас Микоян, будущий известный советский партийный и государственный деятель, в ту пору комиссар 3-й бригады Красной Армии и соратник Шаумяна. «Мусаватисты, например, всячески
старались, отступая, уводить с собой местное азербайджанское население. А между тем подошла пора убирать созревшие хлеба. Мы проводили мобили-
Оставим на совести армянского комиссара упоминание о несуществующих в это время в уезде «мусаватистов», тем более «отступающих» и «уводивших» с собой местное азербайджанское население. Представляет особый интерес посланная им из Кюрдамира телеграмма Джапаридзе и Шаумяну, в которой раскрывается, по чьему приказу действовали «армяне и молокане», нападающие на азербайджанские селения, берущие в плен крестьян, заставляя их работать под угрозой смерти: «…В долине рек Шемахинского, Геокчайского уездов, занятых нами, хлеб уже созрел и некому убирать его.
С целью спасти небывало богатый урожай мною сделано предписание Геокчайскому и Шемахинскому уездным комиссарам о немедленной организации в указанных местностях уборки хлеба. С этой целью предложил объявить обязательную трудовую повинность и приготовить к этой работе рабочие руки…У привлеченных рабочих работа должна производиться коммунально под руководством местной Советской власти и назначенных мною особых лиц. Через неделю у нас будет новый хлеб для армии». (91)
Следует отметить, под рабочими имелись ввиду посылаемые властями в уезды «отряды сельскохозяйственных рабочих» для «социализации урожая». Такие отряды направлялись и в Шемахинский уезд, где, несмотря на «превосходный урожай ,уборку его «производить оказывалось невозможным вследствие военных действий». (92)
Под местной же властью подразумевались Советы крестьянских депутатов, организацией которых должен был заниматься, в первую очередь, Бакинский Губернский комиссар Мешади Азизбеков и уполномоченные им лица. Одним из таких лиц, был напр., некто Ага Рза Касумов, согласно мандату, полученному от Азизбекова, которому все общественные, частные и воинские учреждения и части должны были оказывать содействие в этом деле. (93)
Возглавлял эту комиссию, затем Иногородний отдел один из руководителей партии «Гуммет» М.Н. Исрафилбеков (Кадырли), который в марте 1918 г. был назначен также Чрезвычайным комиссаром Ленкоранского, Сальянского и Шемахинского уездов, а в мае 1918 г. комиссаром по реализации урожая в Бакинской губернии и Дагестанской области. Делегированные им в уезд товарищи - Мамедъяров, Садыхов, Султанов, Буньтов, Кулиев и др. вели агитационную и пропагандистскую работу по созданию крестьянских советов на местах. Организация «Гуммет» также командировала своих представителей в окрестные села для организации в деревнях крестьянских Советов и своих отделений. (94)
Так, как следует из «Списка сел, деревень, городов и местечек, признающих полностью Советскую власть и организовавших Советы крестьянских депутатов», составленного по данным, полученным с мест и подписанным председателем Иногородней комиссии В.Каспаровым, к 24 мая 1918 г. в Шемахинском уезде власть большевиков была признана в следующих селения: «Чухур-юрт, Хильмили, Астраханка, Мараза, Марьевка», т.е. только в молоканских селениях. (95)
Под обобщенные в этом документе «другие» селения могли подпадать разве что еще одно молоканское селение Алты-Агач и единственное среди них мусульманское селение Мельгам, признавшие Советскую власть в ходе поездки М.Азизбекова по Шемахинскому уезду в конце апреля 1918 г.
Так, в «Постановлении» общего собрания Алты-Агачского сельского общества об этом говорилось: «Выслушав доклад Бакинского губернского комиссара Азизбекова о событиях в городе Баку и губернии, призыв его к Советской власти и единению с соседями-мусульманами для проведения мирной обстановки жизни, общее собрание постановило: приветствовать Азизбекова как первого у нас губернского комиссара Советской власти и выразить в лице его
преданность Советской власти». (98)
Селения Мельгам, находящееся между молоканским Чухур-Юртом и мусульманским Ангехараном, по каким-то неизвестным нам соображениям своих молоканских соседей не подвергся разгрому и избежал трагической судьбы своих ангехаранских соседей, хотя население его также понесло человеческие и имущественные потери, и приютило у себя почти всех ангехаранских женщин и детей, пригнанных в их селение молоканскими бандами. Ни «соседство» ли с этим «большевистским» селением Шемахинского уезда или «пламенные призывы» Азизбекова вынудили крестьянский сход Мальгама «принять» самое политизированное «Постановление», насквозь пронизанное классовым содержанием. Так, мельгамцы «постановили:
1) 2) 3) 4) 5)
Если даже М.Азизбеков своими призывами к признанию Советской власти пытался «оберегать» мусульманское население губернии от агрессии властей, которую он сам же представлял, то составлением столь далекого от реального положения вещей и психологического состояния мельгамских крестьян текста, он явно перестарался. Впрочем, Мельгам, находившийся под постоянным наблюдением местной власти, которая восседала в сел. Чухур-Юрт, так и остался единственным мусульманским селением, хоть и формально, но официально признавшим Советскую власть в Шемахинском уезде. Кстати, среди селений уезда, признавших Советскую власть, не было ни одного армянского, объяснение чего из-за отсутствия документов или каких-либо сведений не представляется возможным. Большинство армянского населения в это время все еще проживало в своих селениях и стало покидать их лишь в связи с подходом турецких войск, следовательно, отсутствие населения не могло быть причиной отсутствия названий армянских селений Шемахинского уезда в списках и прочих документах Иногородней комиссии.
А по какой причине эти селения остались вне поле зрения Иногородней комиссии, «не огранивающейся организацией власти в Бакинском уезде и отправляющей со своими организаторами вооруженные отряды в Дагестанскую область, Кубанский и Шемахинский уезды», в которых они «наводили порядок», охраняли мирных жителей и в то же время деятельно занимались агитацией и мирной организацией власти», также остается под вопросом. (100)
Хотя, «в интересах дела и скорейшей организации власти в уезде» Председатель Бакинского Исполнительного Комитета П.Джапаридзе предлагал уездному исполнительному комитету вместе с казначеем переехать из Чухур-Юрта в гор. Шемаху не позднее 18 мая, подчеркивая, что «помещение уже имеется» и «на первоначальные расходы средства уже ассигнованы». Предполагалось перевести и все другие органы власти. (101)
Более подробные сведения об организации и проведении этого съезда отсутствуют, однако из отчета делегации Исполнительного Комитета Бакинского Совета о работе в уездах губернии следует, что проходил он в сел. Чухур-Юрт, «где присутствовали представители трех национальностей: мусульмане, армяне и молокане». На съезде была принята резолюция доверия Советской власти и межнациональной солидарности. Съездом был избран Исполнительный Комитет из 19 лиц, который немедленно приступил к работе». (103)
В этом документе не указывается, мусульмане каких селений были представлены на этом съезде. Однако, как следует из воспоминаний большевика Бочарова, бандами Степана Лалаева, бесчинствующими в эти месяцы в селениях и дорогах Шемахинского уезда, были расстреляны «депутаты съезда» из мусульманских селений Маразали и Пирсаат, «шедшие с белым флагом в Шемаху». (104)
Какую роль мог сыграть этот съезд и избранный им Исполнительный Комитет в жизни Шемахинского уезда в столь коротком временном отрезке, отпущенном большевистским властям в 1918 г., вопрос, скорее всего, риторический. Тем не менее, это событие, т.е. проведение съезда крестьянских депутатов в отдельно взятом уезде, было широко использовано в большевистской пропаганде, притом не только на местном уровне. Так, сообщения о нем появились на страницах всех бакинских большевистских газет, и даже центральной большевистской газете «Правда» в Москве, в статье под названием «Му- сульманское крестьянство пробуждается». «Знаменательное явление. Мусульманская деревня пробудилась от сна – говорилось в «Правде». – Мусульманское крестьянство становится на самостоятельный путь борьбы против своих эксплуататоров. Рушится под ударами жизни традиционная идеология «священного единства нации». Просачивается сквозь толщу темной, веками угнетаемой мусульманской крестьянской массы идея интернациональной классовой борьбы».
И в доказательство сказанного приводились «почти ежедневно сообщаемые» Иногородней комиссией постановления, приговоры и извещения об организации «в мусульманских деревнях крестьянских Советов, о признании и организации ими Советской власти и т.п.». Съезд крестьянских депутатов Шемахинского уезда также, как и проведенный чуть позже съезд депутатов Бакинского уезда, рассматривались газетой «Правда» как свидетельство вышеизложенного. (105)
Но наивысшую «оценку» Шемахинский съезд крестьянских депутатов получил на Первом съезде Советов крестьянских депутатов Бакинского уезда, проходившем 26-29 мая 1918 г. в Баку. Эту оценку можно считать ярким примером показной, необдуманно преувеличенной и совершенно не соответствующей истине пропаганды, озвученной в речи Председателя Бакинского Совета Народных Комиссаров С.Шаумяна на этом съезде. Проходивший в достаточно торжественной обстановке I съезд Советов крестьянских депутатов Бакинского уезда, как следует из речи его председателя Н.Нариманова, был призван «укрепить местную власть – единственную в Закавказье власть, которая прокладывает путь к той светлой поре, когда не будет мусульманина, армянина, русского, когда встретившись, все без различия национальности и религии будут товарищами и братьями». (106)
Выступивший вслед за Наримановым С.Г.Шаумян в своей приветственной и довольно пространной речи затронул вопрос образования народного правительства на выборных началах и подчеркнул значение этого съезда именно как собрания выборных крестьян, которые смогут «высказать свою волю и
И здесь Шаумян в качестве примера тому, что «подобные съезды идут по всей губернии», упомянул Шемахинский съезд, приводя «конкретные» данные о количестве его участников: «В Шемахинском уезде был съезд, на котором присутствовало 299 делегатов, представлявших собой волю 285 000 крестьян! Эта весть в высшей степени радостна, так как она показывает, что по всей губернии идет энергичная работа по организации крестьян, что всюду пробуждаются широкие массы к активной деятельности». (107)
Нет необходимости выяснять, откуда были взяты эти цифры, поскольку число 299 (делегатов), в конце концов, можно было объяснить желанием большевиков, особенно Шаумяна, привыкшего бравировать вымышленными фактами и сильно преувеличенными цифрами, оправдать название «съезд», данное обычному крестьянскому сходу, пусть несколько в расширенном составе, и возвысить значение этого события уездного масштаба. Но численность не только «пробуждавшейся широкой массы», не говоря уже о крестьянах, а даже всего населения Шемахинского уезда, причем еще до погромов, не достигала 285. 000 человек, что очень легко можно проверить.
Так, по ежегодным данным властей царской России к началу 1916 г. (последний предреволюционный год)
Хотя в выступлениях некоторых ораторов иногда раскрывалась действительность даже против их желания. Ярким примером тому может служить речь М.Азизбекова, губернского комиссара, наглядно демонстрирующая, в каких условиях создавались
и как воспринимались окружающими крестьянские советы депутатов: ««Говорят, что Азизбеков ездит по селам с вооруженной силой, которая пугает сельчан, и они выносят резолюцию о признании Советской власти. Нет, товарищи, я никогда не разъезжал с вооруженной силой. Я ездил один или вдвоем, и то брал армянина, ибо я боялся скорее своих солдат, чем мусульман. Поэтому я брал с собой не мусульманина». (109)
Можно представить ситуацию, царящую в Баку и в уездах Азербайджана, когда не только мусульманские крестьяне боялись вернуться в свои селения, но и комиссар Бакинского Совета, будучи азербайджанцем-мусульманином, из боязни «своих солдат» т.е. армян-красноармейцев, не осмеливался выезжать на окраины без сопроводителя-армянина.
Об отсутствии безопасности в мусульманских селах более открыто говорил комиссар Бакинского уезда Б.Эфендиев, подчеркивая, что «все напуганы отсутствием органов власти, бездеятельностью властей… Используя запу- ганность населения, некоторые дикари в солдатской шинели творят все, что им вздумается». Не осмеливаясь уточнять, кто же эти «дикари в солдатской шинели», азербайджанский комиссар отмечал, обращаясь к самим крестьянам-депутатам: «Если в селах будет твердая власть и 15-20 милиционеров, никто не осмелиться нападать на вас, заниматься грабежами и угоном скота, а также вызывать у вас чувство ненависти к Советской власти». (110)
Пожалуй, выступление Б.Эфендиева можно считать единственным, в котором открыто признавались не только отсутствие безопасности для мусульманского населения уездов, «сильный голод в селах», но и, как следует из вышеуказанного, «чувство ненависти к Советским властям». В выступлениях же других комиссаров-азербайджанцев, в том числе комиссара земледелия М.Г.Везирова и М.Азизбекова, полных революционного пафоса и запутанной фразеологии, извращалась суть даже приведенных ими ярких примеров, говорящих об обратном. Напр., М.Азизбеков, касаясь положения в Шемахинском уезде отмечал: «Там крестьяне говорили мне, что они не принимали участия в бойне, что это дело рук главарей, кочи, имена которых они мне называли…».
Азизбековым не уточнялось, крестьян какой национальности он имел ввиду, и поскольку говорил он обычно о мусульманах, то получалось, что именно мусульмане-крестьяне «оправдывались» за участие «в бойне», неизвестно кем и против кого устроенной. И это говорил человек, со слезами на глазах рассказывавший Н.Нариманову о том, что он увидел в Шемахе после азербайджанских погромов. Или же: «Как-то раз меньшевики заявили: «Если мусульманское крестьянство не идет за мусаватистами, то почему же они получили пятьсот тысяч голосов?».
Рассказав об этом шемахинским крестьянам, Азизбеков спрашивал их: «Как же вы превратились вдруг из мусаватистов в гумметистов. Ведь я же вас не заставляю признать Советскую власть. Ведь вы искренне и сознательно, а не для того, чтобы избавиться от меня, признаете ее». Очевидно, что должны были отвечать мусульмане-крестьяне после этих слов уездному комиссару, которого сопровождали красноармейцы Иногородней комиссии. Да и не могли отвечать иначе, кроме как, что «они за мусаватистов не голосовали», и «если вы хотите увериться в том, что мы искренне признаем вашу власть, мы отдадим свою жизнь и пойдем за своей властью». (111)
Однако об истинном состоянии запуганного до смерти большевистским террором азербайджанского крестьянства свидетельствовали слова одного из делегатов съезда, заявившего, что азербайджанские крестьяне «готовы идти за Советской властью, но пусть их не убивают». (112)
26 мая 1918 г. в Тифлисе состоялось заключительное заседание Закавказского Сейма, на котором Сейм объявил о самороспуске. В тот же день свою независимость провозгласила Грузия (Грузинская Демократическая Республика). 27 мая все азербайджанские депутаты уже бывшего Сейма собрались на чрезвычайное заседание и, обсудив создавшуюся ситуацию, решили «взять на себя бремя правления Азербайджаном, провозгласив себя Временным Национальным Советов Азербайджана». (114)
Председателем Национального Совета в ходе тайного голосования был избран Мамед Эмин Расулзаде. В тот
же день был сформирован исполнительный орган Национального Совета в составе 9 человек. Председателем единодушно был избран Фатали Хан Хойский. 28 мая 1918 г. на первом заседании Национального Совета было принято решение о незамедлительном провозглашении независимости Азербайджана. На этом же заседании был оглашен «Акт о независимости Азербайджана», согласно которому Азербайджанская Демократическая Республика, кроме прочего, гарантировала также в своих пределах гражданские и политические права всем гражданам без различия национальности, вероисповеда ния, социального положения и пола, а всем народностям, населяющим ее территорию, представляла широкий простор для свободного развития. (115)
Вскоре Национальный Совет и Азербайджанское правительство переехало из Тифлиса в Гянджу и в крайне сложных и напряженных политических условиях, добиваясь поддержки турецких войск, начали готовиться к освобождению Баку. Бакинские большевистские власти, крайне встревоженные развитием событий и без того готовившиеся к уничтожению на корню «контрреволюции ханов и беков», в свою очередь 10 июня 1918 г. начали наступления на Гянджу.
О том, что Бакинский Совнарком еще до распада Закавказского Сейма и образования Азербайджанской республики, вынашивал планы захвата главного бастиона азербайджанских национальных сил, заключив сделку с гянджинскими и карабахскими армянами, свидетельствуют множество документов: «Елизаветпольские беки уже требовали от Сейма пропустить турецкие войска в Баку будто бы для ограждения от насилий и гибели мусульман… Если бы мы предупредили движение турок и разбили бы елизаветпольское гнездо, вызвали бы восстание в Армении и Грузии…» говорилось в докладе Народного Комиссара по военно-морским делам Г.Корганова, датированного 22 мая 1918 г. (116)
Выступления и доклады С.Шаумяна, а также его переписка с Ленином и Сталином в этот период изобиловали сообщениями о подготовке бакинских властей к «взятию» Гянджи и просьбами о всесторонней помощи. «Нужно торопиться в Елизаветполь, чтобы там, а затем и дальше, вызвать восстание армян… Если этого восстания не произойдет и турки успеют закрепить за собой Грузию и Тифлис, тогда мы будем совершенно изолированы и нам придется оборонять только Апшеронский полуостров. Движение в Елизаветполь мы до сих пор не можем начать, потому что не готовы... силы наши разбросаны по Бакинской губернии и Дагестанской области. Нет командного состава, не можем найти даже командующего войсками, которые должны быть двинуты к Елизаветполю… ». (117)
Очень скоро такой командующий в лице бывшего царского генерала Л.Бичерахова, а также нескольких армянских военачальников были найдены. 7 июня 1918 г. С.Шаумян уже информировал В.И.Ленина и И.В.Сталина, что «последнюю неделю они были заняты лихорадочной подготовкой похода на Гянджу». (118)
Станция Аджикабул, как и другие станции – Наваги, Пирсаат и Сагир, входящие в Абдулянский участок, находились в центре военных действий, начиная с марта 1918 г. Заняв станцию Аджикабул, в начале апреля мусульманские отряды во главе с генералом Магаловым, спешившим на помощь бакинским мусульманам после упорных боев с большевистско-армянскими войсками вскоре должны были отступить перед многократно превосходящими их численно войсками Красной Армии. Все последующие месяцы на этих станцияхто и дело останавливались военные эшелоны красноармейцев, состоявших в большинстве своем из армянских солдат, которые направлялись отсюда в разные уезды, в том числе в Шемаху и ее селения, творя бесчинства и проявляя жестокость в отношении местного мусульманского населения, о чем подробно говорилось выше.
Начавшей свое наступления с Аджикабула в направлении Гянджи Красной армии предстояло упорные и кровопролитные бои с турецко-азербайджанскими войсками. Отныне названия населенных пунктов Шемахинского уезда часто упоминались в сводках о боевых действиях, развивающихся с переменным успехом. В начале военного похода на Елизаветполь С.Шаумян был более чем уверен в скорой победе Красной армии, с присущим ему преувеличением оценивая боеспособность своих войск.
В письме В.И.Ленину от 23 июня он отмечал: «Общее впечатление от армии людей, сведущих в военном деле, что это не обычная «советская» армия – в лучшем случае партизанские отряды, а настоящее регулярное войско. Все товарищи, приезжающие из России, выражают восторги, знакомясь с ним». (120)
Действительно, до прихода турецких войск натиск «отправленной в сторону Гянджи» Красной армии с численностью уже в «12-13 тысяч человек» (122)
приходилось сдерживать воинским частям Азербайджанской Республики. И, «несмотря на более чем трехкратное численное превосходство дашнакско-большевистских сил, азербайджанские добровольцы храбро сражались и сорвали попытку неприятеля молниеносным ударом захватить Гянджу. За две недели упорных боев силам Бакинского Совета так и не удалось войти в пределы Гянджинской губернии. Они смогли лишь занять Кюрдамир и вплотную
подойти к Геокчаю». (123)
С вступлением турецких войск в сражение, положение стало резко меняться, и не только на фронте. Антибольшевистские настроения нарастали как в уездах Бакинской губернии, так и в самом Баку, с каждым днем усугубляя напряжение и хаос в обществе. Беззаконие и беспредел, бесчисленные реквизиции и откровенные грабежи, царившие в городе, сопровождались все более углубляющимся кризисом продовольствия. Хлеб выдавался только армии, население голодало, и положение приобретало все более угрожающий характер.
Мусульманское население в буквальном смысле было заложником бесчинствующих армянских бандформирований. Войска Бакинского Совета, состоявшие, по описанию русского генерала Лядова, «почти исключительно из совершенно небоеспособных армянских фронтовиков, руководимых дашнакскими офицерами, мародерствовали в окрестных деревнях, еще больше озлобляли мусульманское крестьянство». (124)
Издание в середине июня 1918 г. «Декрета о социализации земли в Закавказье и Дагестанской области», предусматривающего немедленное изъятия без выкупа «земель из владений беков, ханов-помещиков, меликов, князей, их доверенных и нетрудовых арендаторов в пользование трудового земледельческого населения» (125), также не оправдало расчеты Шаумяна, стремившего с помощью этого документа хоть как-то нейтрализовать антибольшевистские настроения азербайджанских крестьян и привлечь их какую-точасть на свою сторону.
«Начав военный поход, мы получили возможность по мере продвижения проводить конфискацию помещичьих земель и передачу их крестьянству.
Последнее видело бы, что в лице Советской власти идет их армия, несмотря на то, что в составе ее почти не было ни красноармейцев, ни командного состава – тюрок» – писал Сурен Шаумян, сын Степана Шаумяна, в чьих работах, изданных в 1920-е годы еще можно было увидеть более-менее объективное изложение событий тех лет. (126)
И, несмотря на утверждения Степана Шаумяна, что Красная армия ведет себя просто «великолепно», а, по мнению Корганова, местное население, т.е. азербайджанцы «ждут Красную армию, как освободителя», Сурен Шаумян описывал совершенно иную, удручающую даже самых ярых большевиков, реальную действительность: «По мере продвижения нашей армии в западном направлении мы сталкивались с очень неприятным явлением, которое было совершенно неизбежно и не могло не сказаться самым отрицательным образом. Комсостав, состоявший в большинстве из дашнаков и дашнакствующих, вел себя вызывающие и провокационно в отношении местного тюркского населения. Развивались мародерство, грабежи, что усугублялось плохим снабжением. Ряд военоначальников привозил большое количество ковров, стада баранов, спекулируя этим».
Хотя все сказанное здесь совершенно правдиво отображало действительность, но уж больно оно напоминало ситуацию после мартовских событий, когда большевики начали отмежевываться от своих союзников – Армянского Национального Совета, «пользующегося большим влиянием, чем большевистское командование», и дашнаков, в результате действий которых крестьян- ство вместо того, чтобы видеть в лице нашей армии освободителя от бекскоханского насилия, видеть союзника, идущего на помощь, начинало видеть врагов…». (127)
Главенствующая роль армянского элемента в Бакинской Красной Армии и его политические настроения признавалась и в документах, посланных в Москву, в частности в письме Народного Комиссара по военно-морским делам Бакинского Совнаркома Б.П.Шеболдаева народному комиссару по военно-морским делам РСФСР, в котором он сообщал, что закончено формирование бригад и штаба корпуса, в который вошли «командир корпуса (бывший полковник) Казаров, начальник штаба (бывший полковник генерального штаба) Аветисов и другие, по политическим взглядам в большинстве дашнаки». (128)
Однако состояние этой армии во время ведения боев с турецко-азербайджанскими войсками, происходивших на территории Геокчайского и Шемахинского уездов, наиболее подробно и детально, пусть и в совершенно иных целях (для оправдания поражения большевиков)
«Громадный процент» всего мужского армянского населения «Шемахинского уезда, Елизаветпольской губернии, Нагорного Карабаха и т.д. состоял из бывших фронтовиков», которые входили в большевистскую армию. И «разложить местную Красную армию, большая часть которой состояла из армян, было нетрудно», - считал Сурен Шаумян: «Под влиянием агитации предательских партий развивалось дезертирство, принявшее угрожающие размеры. Командный состав, согласно директивам дашнаков, совершенно расшатал дисциплину. Среди войск началось пьянство. Пример подавали сами командиры; попойки сопровождались грабежами. Особенно сильно было распространено пьянство в частях, оперировавших в районе ст. Кюрдамир и в Шемахинском уезде., т.е. в местностях, где сильно развито виноделие. Штаб ничего не мог поделать с армией, когда целые войсковые единицы бывали в состоянии опьянения. Противник же без труда теснил наши части к Баку». (129)
Правда, в числе пьянствующих войск Красной Армии «дружины из нескольких сот молокан – русских крестьян Шемахинского уезда», которые считались хорошей «подмогой», не упоминались. (130)
Шаумян сам несколько раз приезжал на фронт, знакомясь с положением на месте, и проводил совещание на станции Аджикабул, где размещался штаб. Но, несмотря на все принятые меры, положение войск Красной армии на отдельных участках фронта все больше ухудшалось и под натиском турецко-азербайджанских частей красноармейские отряды стали отходить. И тут случилось то, чего боялись, но не хотели признать большевистские власти. Началось действительное разложение в рядах Красной армии. Начало этому положил командир 3-й бригады печально известный Амазасп, «герой» Кубинских погромов, покинувший боевые позиции накануне ожидаемого сражения под предлогом, что «у него якобы сильно заболел живот», и уехавший вместе с телохранителями в Шемаху.
На следующий день его примеру последовал командующий отрядом Казаров, еще утром предлагавший комиссару отряда Микояну отступить организованно до Шемахи, а затем и до Маразы, а после обеда, пожаловавшись на плохое самочувствие, также уехавший в Шемаху. Через день бригада под началом своего командира Амазаспа вовсе оставила фронтовые позиции, а затем без приказа отступила в сторону Баку. «Ошеломленный всем происшедшим» А.Микоян обвинил Амазаспа в предательстве и направил Шаумяну телеграмму, требуя предать его суду. (131)
Кстати, в телеграмме Ленину именно этим поступком Амазаспа Шаумян пытался объяснить причины поражения большевистских войск на Шемахинском фронте: «В силу предательских обстоятельств, не вызывавшегося необходимостью приказа об отступлении командира бригады Амазаспа, наша армия отступила сначала до Шемахи, а затем дальше; Маразы также очищены нашими…Виновники предаются суду». (132)
Был ли действительно предан суду Амазасп, неизвестно. Скорее всего, нет, поскольку его бригада принимала затем участие в боях за «оборону» Баку. А в сентябре 1918 г., под натиском наступающей Исламской Кавказской армии и азербайджанских войск этот «герой армянского народа», как он себя называл, вновь оставил фронт и, бросив своих солдат на произвол судьбы, убежал из Баку в Персию. Однако с уходом бригады Амазаспа с шемахинских позиций «образование прорыва фронта» не закончилось. Пришло сообщение, что молоканская дружина хочет разойтись по домам. «До этого дня молокане вели себя твердо, никаких колебаний у них не было».
Свое желание оставить фронт они объяснили следующим образом: «Мы отступали до этого места, где сейчас стоим и где находятся наши родные села. Но если придется отступать еще дальше, наши села попадут в руки турок». Как верно отмечал комиссар Микоян, «они не верили в то, что нам удастся удержать занятые позиции, и потому собрались разойтись по домам». Несмотря на увещевания комиссара, молокане настаивали на своем: «Мы, крестьяне, добровольно пришли вам на помощь, но сейчас мы не можем бросить свои семьи на произвол судьбы». (133)
Впрочем, у шемахинских молокан был выбор. Как следует из воспоминаний Бочарова, уполномоченного большевиков по Шемахинскому уезду, услышав, что в селении Хильмили собрался «старообрядческий Совет», он прибыл туда и стал свидетелем обсуждения молоканами вопроса о дальнейших действиях в связи с «вторжением турок в пределы Шемахинского уезда». Стало известно, что в Хильмили прибыли представители - старики молоканского села Ивановка Геокчайского уезда, которые привезли с собой письмо турецкого командования с обращением к гражданам уезда. Письмо призывало граждан «не сопротивляться турецкой армии, снабдить их войска хлебом и фуражом, сдать имеющееся оружие всем населением». При выполнении этих условий турецкое
Старики-молокане оставили без внимание призывы большевиков, присутствующих на Совете, не соглашаться с этими условиями, организовать отпор туркам, скрывать продовольствие и фураж, «способное население стать под ружье, влиться в отряды сопротивления, организованным путем отступить в Баку и вступить в действующую Армию сопротивления…Горе тем, кто польститься на турецкий обман… Советская Россия не простит измену своему
Несмотря на возражение определенной части молоканской молодежи, молоканское население Хильмили решило принять предложение турок. Такое же решение приняли не только хильмилинское, но и все молоканское население Шемахинского уезда, о чем свидетельствовали представители азербайджанского населения: «Армяне все бежали, а молокане подчинились туркам». (136)
20 июля 1918 г. город Шемаха был освобожден от большевистско-дашнакских сил. Отступающие разрозненные большевистско-армянские отряды с особой ожесточенностью нападали на мусульманские селения, находящиеся на их пути. А в эти «жаркие» июльские дни, точнее 21 июля 1918 г. газета «Известия Бакинского Совета» печатала списки сел, организовавших крестьянские советы, и в числе таких – мусульманские селения Шемахинского уезда – Баскал, Ранжбар, Лагич, Ахан, Химран, и даже гор. Шемаха, при этом, не представляя никаких документов – резолюций, решений и т.д., подтверждавших эти события. В то же время различные большевистские органы власти, все еще пребывавшие в плену своих иллюзий, обращались с призывами к населению, в том числе мусульманскому крестьянству: «С оружием в руках изгнать из нашей страны турецкие и немецкие банды. Враги-беки хотят
обмануть мусульман-крестьян, будто они создают Азербайджанскую республику». (138)
Мусульмане-крестьяне Шемахинского уезда, изгнанные из своих селений большевистскими войсками, будь они армяне или молокане, в это время шли навстречу своим спасителям: «…бежали мы по направлению к ущелью Аджы-Дара, по которой, как дошла до нас весть, двигались турецкие отряды. Встретили нас турки, вернули и водворили в селение наше». (139) 22-23 июля 1918 г. территория Шемахинского уезда была полностью очищена от войск большевистско-армянской Красной армии.
Скитавшееся по горам, лесам, ущельям, полям азербайджанское население стало возвращаться в свои разгромленные и сожженные селения. «Вернулись в село свое лишь после прихода в Шемахинский уезд турок», - так говорили в своих свидетельствах жители большинства шемахинских селений, подвергшихся погромам, в частности: Араб-Кадым, Джамджамлы, Чуханлы, Маразали, Адналы, Ахсу, Мелик-Чобаны, Дада-Гюнаш, Чайлы-Бахиш-бекли, Кущи, Гярус-Чапарлы, Шародил, Ахтачи, Ших-Мазид, Джаваншир, Кюрдамич, Конахкенд, Овджулу, Гаджиман, Кельва, Талыш-Нури, Заргова, Ханкенди, Кельфарадж, Мюджи, Нуран, Нугды, Туран-Коланы. (140)
А жителей селений Хосы-дара, Борбор-Наваги, Джагирли, Тирджан, Талыш- Нури, Шабиян, Таглабиян, Кубалы-Бала оглан, Сулут, «которых армянские отряды не пускали в селения, «окончательно водворили в селения турки, по прибытии своем в Шемахинский уезд». (141)
Начали возвращаться в свой город и жители Шемахи, которые по мере возможности приступили к ее восстановлению. В середине лета положение Бакинского Совета в самом Баку сильно пошатнулось. Заговоры других политических сил (правых эсеров, меньшевиков и др.), хоть и удалось предотвратить, однако ни кратковременный союз с царским полковником Л.Бичераховым, ни надежды на широкомасштабную помощь Советской России не оправдались. В конце июля, когда стало ясно, что Красная Армия не сможет удержаться перед турецко-азербайджанскими войсками, большевистская власть, показавшая свою полную несостоятельность перед требованием русских и армян – небольшевиков –пригласить англичан, добровольно сложила свои полномочия. |
|
|
