Документы, посвященные погромам в Шемахе
 Деятельность Чрезвычайной Следственной Комиссии
в гор. Шемахе и Шемахинском уезде

«Граждане мусульмане, спасите погибающий Ширван!»

Такими словами заканчивалось «Воззвание» Чрезвычайной Следственной Комиссии, опубликованное в газете «Азербайджан» 30 марта 1919 г., т.е. ровно через год после событий, послуживших причиной его появления. Созданная азербайджанским правительством 15 июля 1918 г. для расследования фактов насилия, погромов и мародерства, произведенных в отношении мусульманского населения и их имущества в пределах всего Закавказья с начала первой мировой войны, Чрезвычайная Следственная Комиссия, «имела возможность воочию убедиться в последствиях того страшного бедствия, которое постигло мусульманское население вообще, а в особенности население Шемахи и Шемахинского уезда»,- говорилось в «Воззвании», описывающем картину, которая открылась перед членами этой комиссии, прибывшими в Шемаху вскоре ее освобождения: «От самой Шемахи остались буквально одни развалины, над которыми в мусульманской части города возвышаются только обгоревшие минареты древнейшей из мечетей, насчитывавшей более восьмисот лет своего существования – «Джума мечети», а остатки пятнадца-титысячного мусульманского города разбрелись по всему Закавказью, и с костылем в руках и с сумой на спине, ищут спасения от голодной смерти. Такая же участь постигла около 80 мусульманских сел. Шемахинского уезда.

Оставшаяся часть населения от разбойничьих банд, именовавших себя «большевиками», и возвратившаяся в свои селения с приходом турецких войск в Закавказье, нашла свои насиженные веками очаги сожженными до основания, все свое движимое добро частью расхищенным, весь крупный рабочий скот угнанным и посевы убранными». Как следует из дальнейшего текста, профессиональные юристы, как правило, привыкшие сохранять хладнокровие и эмоции, были потрясены увиденным не меньше, чем большевики, посетившие город вскоре после «покорения его» их же войсками и союзниками. Однако в отличие от большевиков члены комиссии, состоящие в большинстве своем также не из мусульман - поляки, русские, немцы прониклись горем и болью азербайджанского населения уезда: «Эти несчастные находятся в невероятной нужде. Они до того подавлены постигшим их несчастьем, что даже не в силах взывать о помощи. А между тем без посторонней помощи им угрожает неминуемая гибель. Население, занимающееся преимущественно хлебопашеством, лишено рабочего скота, земледельческих орудий и зерна для посева. Есть селения, где нет ни одной коровы, ни одной курицы. Люди живут под навесами, ходят в лохмотьях. Болезни, вызванные голодом и холодом, ежедневно уносят десятки их в могилу».

В «Воззвании» подчеркивалось, что азербайджанское правительство окажет помощь наиболее пострадавшему населению Шемахинского уезда, однако подчеркивалось, что «эта помощь не освобождает каждого гражданина, а в особенности каждого мусульманина от гражданской обязанности и нравственного долга также протянуть руку помощи погибающему историческому Ширвану». (1)

 

Помощь азербайджанского правительства пострадавшему населению Шемахинского уезда была организована сразу же через Министерство призрения, которое занималось облегчением положения беженцев, а также через другие министерства и государственные организации, приступившие к восстановлению города. Но приходилось начинать с нуля. Как следовало из письма Министерства внутренних дел правительству, отсутствие в городе каких-либо уцелевших зданий крайне затрудняло налаживание работы, в первую очередь, местных органов власти: «Шемахинское уездное полицейские управление, уездное и воинское присутствие размещены в здании городского Высшего начального училища, где также помещаются Мировой отдел и камеры следователей Басхальского, Шемахинского городского и Маразинского участков. Собственно под уездное управление заняты две маленькие комнаты: одну из них занимает уездный начальник со своими двумя помощниками, а другую – весь штат управления.

 

Под Воинское присутствие заняты две большие залы, не имеющие ни окон, ни дверей. Занятие в этих неотделенных помещениях в летнее время производились при весьма стесненных неудобствах, но с наступлением холодов продолжать таковые в этих помещениях, где поддувает ветром со всех сторон, решительно не представляется возможным». (2)
Речь здесь шла об одной из пяти построек, в некоторой степени уцелевших от пожара и окончательного разгрома города Шемахи, которая «после мартовских событий превращена в груду развалин» - здании Шемахинского реального училища. «В неотделенных комнатах нижнего этажа» этого здания вынуждены были ютиться служащие уездной администрации, «вследствие квартирного кризиса оставившие свои семейства в селениях, поставленные в крайне тяжелое материальное положение, живущие на два дома, подвергшиеся частым заболеваниям из-за ненормальных условий жизни и службы». Для выхода из столь тяжелого положения Бакинскому губернатору предлагалось отремонтировать несколько относительно сохранившиеся дома, в частности домов Садых бека Агаларова, Мустафабекова, Шихалибекова и Ага Салима Зейналова с «целью приспособить их под квартиры служащих правительственных учреждений, в которых они имеют настоятельную нужду, вследствие полного отсутствия в Шемахе после разгрома домов, годных для жилья». (3)

 

И все это говорилось о процветающем всего несколько месяцев назад городе с жилыми кварталами, ровными улицами, с двух-трехэтажными каменными домами, с квартальными мечетями, с каменными торговыми рядами…Бакинский губернатор, считающий «обеспечение помещениями административных учреждений в гор. Шемахе делом государственной важности», также как и Министерство призрения, внесшее «в Совет Министров доклад о восстановлении города Шемахи», учитывая особо тяжелое положение, сложившееся в Шемахе из-за полного отсутствия у всего населения города «крыши
над головой» в буквальном смысле этого слова, предпринимали срочные и конкретные действия в этом направлении. (4)

 

«В виду приближения зимы и настоятельно нетерпящей отлагательства потребности в обеспечении помещениями указанных учреждений и чинов администрации Бакинский губернатор в экстренном порядке предложил губернскому инженеру Плошко вы ехать в гор. Шемаху для осмотра этих домов и выяснения в них всех необходимых работ по ремонту и приспособлению их под жилые помещения…».(5)

 

Из переписки между разными правительственными учреждениями становиться ясно, в каких трудных условиях из-за отсутствия необходимых средств, квалифицированных рабочих, строительных материалов в самой Шемахе, трудностей транспортировки их из Баку и т.п. продвигались работы
по восстановлению города. Гораздо тяжелее обстояли дела с решением вопроса с беженцами, и не только шемахинскими. Города и села Азербайджана были заполнены беженцами из Эривани, Зангезура, Карабаха, где все еще бесчинствовали армянские банды во главе с ген. Андраником. Изгнанные со своих исконных земель, успевшие спасти лишь свою жизнь несколько десятков тысяч голодных, оборванных, больных людей, в большинстве своем женщины и дети, вынужденно оставившие свои разгромленные и сожженные дома, селения и города, нуждались в убежище и ждали помощи от азербайджанского правительства.

А положение этого правительства, как и вся ситуация в Азербайджане, все более усугублялось, и не только из-за внутренних проблем, а в значительной степени в связи с изменением международного положения.

 

Потерпев поражение на фронтах первой мировой войны 30 октября 1918 г. Турция заключила с Антантой перемирие в Мудроссе. Согласно 2-й статье Мудросского договора Турция должна была вывести свои войска с Южного Кавказа, а 14-я статья предусматривала занятие военными силами Антанты Баку и Батума. В ноябре 1918 г. турецкие войска покинули Азербайджан, а 17 ноября в Баку уже прибыли английские войска во главе с генералом Томсоном, объявившим себя военным губернатором. Хотя англичане обещали не вмешиваться во внутренние дела азербайджанского правительства, приказом ген. Томсона в Баку было введено военное положение, и английское командование фактически всю административную власть в гор. Баку и в Бакинской губернии взяло в свои руки. Вся судебная и исполнительная власть также перешла в ведение ген. Томсона.

 

Местное правительство оказалось в довольно сложном положении, к чему приложила руку и внутренняя оппозиция в лице Русского и Армянского Национальных Советов, старающихся представить
себя английскому генералу как истинных хозяев в городе и ратовавших за «единую и неделимую Россию». Однако ген. Томпсону оказалось достаточным месяца для ознакомления с политической ситуацией в Баку и азербайджанскими политическими деятелями, чтобы опровергнуть измышления русско-армянских «хозяев» города о том, что Азербайджанская Республика – это плод воображения нескольких сотен политических авантюристов. К концу декабря 1918 г. ген. Томсон признал правительство Ф.Х.Хойского «единственно действовавшей гражданской властью в стране». (6)

В период всех этих политических перипетий азербайджанское правительство не переставало заниматься облегчением участи беженцев, в том числе и в Шемахинском уезде.

 

Упрочив свое положение при продолжавшем еще править в Бакинской губернии английском командовании, в январе 1919 г. Беженский отдел Министерства призрения приступило к планомерному изучению положения на местах, для оказания затем адресной помощи этой группе
населения. Во все пострадавшие населенные пункты республики были направлены письма следующего содержания: «Во время событий в Азербайджане масса сел, местечек и городов подверглись разграблению и частичному сожжению, а некоторые местности так пострадали, что восстановление их
силами местных жителей, без помощи правительства, не представляется возможным. Министерство призрения, желая оказать посильную помощь населению разоренных местностей для восстановления нормальной жизни, с целью детального выяснения положения вышеназванных местностей предпри-
нимает анкету и просит Вашего содействия в этом направлении». (7)

 

К письму, направленному Шемахинскому уездному начальнику, прилагались анкеты, которые должны были быть заполнены и представлены в Беженский отдел, что вскоре было сделано. Начальниками всех четырех участков Шемахинского уезда были представлены списки сел, пострадавших вовремя погромов, с указанием наименований, степени и размеров убытков. Из ответов в анкете следовало, что население около 80-ти селений уезда вернулось в свои селения только в конце июля 1918 г., т.е. после освобождение уезда турецко-азербайджанской армии. (8)

 

Примечательно, что Министерство призрения изучало положение не только азербайджанских селений, пострадавших во время указанных событий, но и армянских. «Для организации планомерной помощи беженцам Шемахинского округа и водворения их на места, прошу Ваше высокопревосходительство срочно сообщить мне список разоренных и пострадавших во время анархии селений Шемахинского уезда отдельно армянских и мусульманских, а также указать, какие армянские селения заняты мусульманами»,- говорилось в письме, подписанном министром призрения Р.Хойским и направлен-
ном в МВД. (9)

 

Из полученного ответа выяснялось, что население 13 «разоренных и пострадавших» армянских селений (Баглиян, Билистан, Кейванди, Гюрдживан, Кевлючь, Гирда, Ингар, Заргеран, Сагиян, Матраса, Зархи, Керкенч и Мейсары)
, забрав скот и домашние вещи, покинуло свои селения, после ухода которых селения были «сожжены армянскими войсками». О населении остальных 6 армянских селений (Келаханы, Алпаут-армянский, Дара-Керкенч, Хан-кенди, Коджар и Дувар-кенд)
, попавших в список «разоренных и пострадавших», также говорилось, что они «скот и движимое имуществовзяли и ушли», а селения «не изгорели». (10)

 

Более конкретных данные об убытках, понесенных жителями этих селений, не приводились. Отсутствуют какие-либо сведения о нападении гянджинских войск на армянские селения, кроме сел. Матрасы, после первого погрома гор. Шемахи. Как ранее отмечалось, во время двух-трехдневного противостояния с отрядами Исмаил Хана Зиатханова в начале апреля 1918 г., армянское население Матрасы, где находился штаб большевистско-армянских войск, вместе с армянскими частями нашло убежище в молоканском селении Хильмили. Ни о каком уходе «25- тысячного» армянского, и тем более молоканского населения, «отступающими вместе большевистскими отрядами» перед «трехтысячным отрядом», присланном из Елизаветполя, о чем докладывал С.Шаумян в Совет Народных Комиссаров 13 апреля 1918 г., не могло быть и речи. (11)

 

Все эти вопросы были подробно рассмотрены в предыдущих частях. О том, что армянское население продолжало оставаться у себя в селениях в последующие месяцы, свидетельствовали многочисленные азербайджанские крестьяне, которые подвергались нападению своих армянских, а также молоканских соседей вплоть до прихода турок. Массовый исход армян из своих селений начался перед наступлением турецко-азербайджанских войск, что также подтверждается множеством свидетельств: «Армяне все бежали, а молокане подчинились туркам». (12)

 

Все эти вопросы были подробно рассмотрены в предыдущих частях. О том, что армянское население продолжало оставаться у себя в селениях в последующие месяцы, свидетельствовали многочисленные азербайджанские крестьяне, которые подвергались нападению своих армянских, а также молоканских соседей вплоть до прихода турок. Массовый исход армян из своих селений начался перед наступлением турецко-азербайджанских войск, что также подтверждается множеством свидетельств: «Армяне все бежали, а молокане подчинились туркам». (13)

 

Сведения о нападении или разгроме армянских селений и избиении а рмянского населения турецкими войсками отсутствуют даже в армянских источниках. В таком случае, сожжение некоторых армянских селений отступающими армянскими войсками, что они практиковали уже в городе Шемахе, сжигая армянские дома, чтобы «не достались туркам», не вызывает сомнений, что подтверждалось самими армянами, в том числе хозя ином одного из этих домов – печально известным Степаном Лалаевым: "Когда сожгли мой дом, не знаю. Его взорвали сами армяне по приказ анию своих народных комиссаров, именно: Казарова, Амазаспа, Татевоса Амирова и Корганова». (14)

 

Впрочем азербайджанское правительство в это время занимал не этот вопрос, а проблема возвращения беженцев, в том числе и армянских, в свои селения, и решение некоторых вопросов, возникающих в этой связи. Дело в том, что столкнувшись с многотысячным потоком беженцев из Эриванской губернии, Зангезура и Карабаха, Беженский комитет Министерства призрения часть эриванских беженцев разместил в селении Матрасы как наиболее благоустроенном и менее пострадавшем. Как следует из письма в азербайджанский парламент самих этих беженцев, сведения о плачевном состоянии которых просачивались между строк, вначале они, 60 семейств, искали убежище в Гяндже, заполненной в это время десятками тысяч карабахских беженцев.

 

Проникнувшись горем этих людей, командующий турецкими войсками Нуру паша предложил им переселиться в Ванскую губернию, обещав землю, зерно и скот. «Но мы, будучи азербайджанцами, не хотели покинуть пределы отечества нашего», - говорилось далее в письме, и выяснялось, что переселиться в селение Матрасы Шемахинского уезда предложил им тогдашний министр здравоохранения и призрения Х.б.Рафибеков, обещав дать землю, зерно и прочее, а уполномоченный по беженскому отделу Ш.б.Рустамбеков лично сопровождал их в это селение. Со временем кним присоединились другие беженцы, общее число которых достигло примерно 300 семейств. Но положение этих людей, заселенных в армянское селение, однако оставшихся без земли, без зерна и голодающих, ухудшалось с каждым днем. (15)
Между беженцами-азербайджанцами и армянами-матрасинцами то и дело возникали стычки из-за бытовых проблем.

 

Известие об одном таком «недоразумении», возникшем в очереди за водой у р учья, поскольку водопровод в селении был выведен из строя, стало известно через Межведомственную комиссию уездному начальству, которое срочно отправило в селение мастеров для починки водопровода, чтобы пресечь возможное обострение отношений между азербайджанским и армянским населением. (16)
Но проблемы с беженцами существовали, о чем к тому же настоятельно напоминал Бакинский Армянский Национальный Совет. В одном из таких обращений к министру внутренних дел говорилось:

 

«Положение беженцев-армян с каждым днем становится невыносимее. Мерами частной благотворительности или даже государственного призрения невозможно помочь нуждающемуся населению более или менее долгое время. Радикальным разрешением этого больного вопроса является, несомненно, возвращение оторванных от труда людей к хозяйственной жизни, возрождение которой диктуется государственными интересами». Прося «срочно принять меры к водворению крестьян-армян Шемахинского уезда и к созданию условий для восстановления их разрозненного хозяйства», Армянский Национальный Совет выступал с некоторыми «ходатайствами», среди которых особенно выделялось следующее: «освободить все армянские селения от засевших татар и лезгин и предоставить эти селения армянам в исключительное, как это было в мирное время, владение». (17)

 

Непонятно, какие «лезгины» имелись ввиду в этом документе, поскольку о заселении лезгинского населения в армянские селения Шемахинского уезда нигде не говорилось. Положение же азербайджанских беженцев - населения, изгнанного армянами со своих исконных земель и вынужденных искать убежище в контролируемых азербайджанским правительством азербайджанских территориях, где продолжали жить армяне, ставшие беженцами внутри страны, Армянским Национальным Советом полностью игнорировалось. Следует отметить, что большинство армянских жителей уезда, в том числе Матрасы к этому времени, т.е. к началу 1919 г. уже вернулись в свои селения, налаживали свою жизнь и даже вступали в стычки с беженцами-азербайджанцами, нисколько не остерегаясь азербайджанских властей, что говорило о том, что чувствовали они себя при этой власти вполне безопасно.

 

О том, как защищала права своих армянских граждан эта власть свидетельствовал такой факт. В середине марта 1919 г. Министерством призрения была направлена в Шемахинский уезд новая партия беженцев, вновь прибывших из Эриванской губернии, которых инспектор этого министерства предлагал разместить в сел. Матрасы, в основном, в дома армян. Шемахинский уездный начальник обратился к Бакинскому губернатору для уточнения законности этого шага. И даже когда более 200 человек-беженцев, уже прибывшие в назначенное для их постоянного проживания место, остались под открытом небом, уездный начальник считал, что подобное действие, т.е. «водворение беженцев в дома фактических владельцев их армян - тех же подданных Азербайджана» противоречит установленному в Азербайджанской Республике правопорядку, и такое «может быть сделано лишь по особому акту высшего законодательного учреждения, такого, как парламент».

 

При этом управляющий уездом Г.Абдуллаев «в лице Шемахинской администрации изъявлял полную готовность» разместить вновь прибывших эриванских беженцев, «но отнюдь не водворять их в дома армян, выдворив последних». (18)
Впрочем как следовало из ответов на запросы Министерства призрения, в Шемахинском уезде азербайджанцами были заняты всего два армянских селения – Матрасы и Мейсари, при этом, как следует из вышеизложенного, в смешанном порядке. (19)
А на аналогичные запросы специально созданной Межведомственной комиссии по трудоустройству беженцев в Шемахинском уезде, сведений о проживании азербайджанского населения в армянских селениях Зарху, Гюрджикенд и Сагиян не поступало. (20)

 

Учитывая вышеизложенное, на фоне крайне тяжелого положения десятков тысяч азербайджанцев, вынужденных восстанавливать свои селения из пепла, не говоря о беженцах, вовсе не имеющих своего жилья и земель, удовлетворение ходатайств Армянского Национального Совета, предъявленных азер-
байджанским властям для улучшения положения армян-беженцев, представлялось практически невозможным: «В кратчайший срок перевезти в свои селения остающееся здесь крестьянство, дабы оно могло своевременно начатьполевые и садовые работы; о выдаче, как находящимся там, так и возвращаемым крестьянам на продовольствие по 1,1\2 пуда пшеницы на человека в месяц; назначить о все селения выборных старшин, а не по назначению участ кового пристава, как практикуется теперь; оказать содействие в приобретении скота и посевного материала». (21)

 

Выдвижение столь безапелляционных требований для благоустройства своих соплеменников, ставших беженцами в немалой степени из-за известной деятельности самого Армянского Национального Совета, наглядно демонстрировало, что армянские лидеры не переставали ставить себя в особые условия, представляя армян наиболее пострадавшей стороной, что проявлялось и в других ситуациях, о которых будет сказано ниже. Из этих ходатайств Бакинского Армянского Национального Совета министр внутренних дел Х.б.Хасмамедов удовлетворил лишь одно – «относительно допущение в селениях, населенных армянами, выборных сельских старшин взамен ныне существующих, назначенных администрацией». Все остальное, как выходящее за пределы ведомства МВД и «затрагивающее вопросы общей государственной политики» , он предлагал адресовать правительству. (22)
Однако, правительственные структуры, и, в первую очередь, Министерство призрения, занимающееся вопросами беженцев, не видели никаких оснований для выделения беженцев-армян из числа многократно превосходящих их численностью беженцев- азербайджанцев. О беженцах-русских же говорилось лишь в одном документе Межведомственной комиссии по устройству беженцев в Шемахинском уезде, в котором местным властям предлагалось удовлетворить ходатайство жителей сел. Ново-Дмитриевка, проживающих в разных селениях, о водворении их обратно в свое селение и «принять меры к тому, чтобы жители окрестных селений не препятствовали им пользоваться своими участками и другими угодьями, а равно обеспечили им свободное жительство там». (23)

 

Вместе с тем, министерства внутренних дел и призрения были буквально завалены прошениями азербайджанцев, что говорило о несоразмерности со отношения беженцев среди азербайджанского населения с армянскими или русскими. Так, например, о крайне бедственном положении шемахинских
беженцев свидетельствовало коллективное прошение жителей города Шемахи, которые оказались после мартовских событий в селении Петропавловка в соседнем Джавадском уезде. «Никто из них не имеет жилищ, и с наступлением зимы они со своими семьями вынуждены будут находиться под открытым небом». Положение этих людей было столь бедственным, что они не имели средств даже для возвращения обратно в свой город. Не ограничиваясь распоряжением о выдачи этим людям ссуды из казны «на проезд из Петропавловки в гор. Шемаху», Министерство призрения предлагало своему уполномоченному «предоставить им также помещение в Шемахе». (24)

 

Самое справедливое и эффективное решение проблем беженцев Эриванского и Зангезурского уездов правительственные организации видели в «водворении этой группы населения на места их прежнего проживания», для чего проводилось огромная и тяжелая работа, сопряженная перепиской с армянской стороной. ( 25)
Вместе с тем, прилагая огромные усилия, правительство старалось решить повседневные проблемы этой группы населения, а также уже водворенных в свои жилища шемахинцев, несмотря на весьма ограниченные и скудные возможности. В целом по Шемахинскому округу в Министерстве призрения было зафиксировано 26.877 чел. беженцев, которым было выдано зерновых продуктов для пропитания и обсеменения (пшеница, ячмень, просо, чалтык и булгурт) 18.244 пудов, а для полевых работ (Эриванским беженцам)
было приобретено 58 голов быков. (26)
Помимо распространения среди населения зерна, сахара, и др. необходимых продуктов, местные власти поднимали вопрос перед правительством о предоставлении податных льгот селениям, подвергшимся погромам, и считали необходимым «выработать общие меры по облегчению платежной повинности для всех местностей Шемахинского уезда, пострадавших от происшедших событий за последнее время». Здесь следует отметить, что в связи «с хорошим урожаем» в 1919 году «жизненные обстоятельства крестьян поправлялись», и «все они были уже платежеспособными».

 

Несмотря на чрезвычайно сложное продовольственное положение в стране, азербайджанские власти с пониманием относились к таким просьбам и в большинство случает их удовлетворяли. (27)
Власти старались поддержать беженцев, также подыскивая для них работу, изучали и держали под контролем цены на строительные материалы, дрова, керосин, рабочие руки, транспортные средства, а также на предметы первой необходимости и т.д. (28)
Во время осмотра более или менее уцелевших зданий и развалин, а также очистительных работ в Шемахе, обнаруживались весьма неожиданные «находки». Так, например, в русской церкви была обнаружена часть похищенных у населения вещей: ковры, постель, медная посуда и т.д. Весь этот «инвентарь», по распоряжению Управления Бакинского губернатора был передан через окружного инспектора Государственного призрения беженцам и беднейшему населению. (29)

Так же «в пользу беженцев» была использована «масса земледельческих орудий», обнаруженная в складах и сараях в Кюрдамире (30)
. Одновременно местные власти пресекали попытки самовольной «порубки фруктовых садов, расхищения в еще сохранившихся постройках оставшегося строительного материала, раскопки и розыск в зданиях чужого имущества», предпринимаемые беженцами и возвращающимися в Шемаху горожанами. В письме чиновника по особым поручениям при Бакинском губернаторе к Шемахинскому уездному начальнику говорилось о необходимости принятия «соответствующих мер, дабы гарантировать возвращающимся сохранение оставленного ими имущества» и контроля над имуществом, «обнаруженном разновременно в разрушенных зданиях». (31)

 

Вся эта работа по восстановлению города Шемахи и пострадавших селений с одновременным решением неимоверно громадного числа проблем десятков тысяч жителей уезда, нуждающихся в помощи и поддержке, проводилась в крайне тяжелых и сложных условиях, при отсутствии не только достаточных материальных и транспортных средств, но и человеческих, в том числе кадровых ресурсов. «На эту должность никто не идет, ввиду исключительно трудных условий жизни Шемахи», - эти слова, сказанные относительно должности секретаря уездного начальника, были характерны практически для всех структур власти уезда. (32)

Но самым опасным и получившим размеры всеобщего бедствия последствием погромов в марте-июле 1918 г. стали охватившие весь Шемахинский уезд эпидемии сразу нескольких болезней. «В виду повального заболевания среди мусульманского и христианского населения: сыпным, брюшным тифом, дифтеритом на почве острого недоедания, дальнейшее развитие повального заболевания несет полное вымирание населения», - предупреждал Шемахинского уездного начальника начальник эпидемического отряда Бакинского уезда Министерства народного здравия республики . Считая такое явление народным бедствием, требующим безотлагательной помощи, автор письма просил уездного начальника путем добровольного пожертвования собрать крохи и открыть врачебно -питательные пункты, заверяя, что этим можно будет предотвратить «повальное вымирание». (33)

Хотя исполнение, на первый взгляд, простого предложения врача, т.е. хоть как- то накормить население, при описанных выше условиях, представлялось почти невозможным, тем не менее, Министерством призрения были открыты 13 питательных пунктов, больница в гор. Шемахе на 30 коек и детский приют на 80 человек. (34)
Однако эпидемией были охвачены не только гор. Шемаха, но и практически все селения Шемахинского уезда. Так, в одном из самых больших и наиболее сильно пострадавших селений Абдулянского участка Наваги болела сыпным тифом одна треть населения, и каждый день здесь умирали по 10-15 человек. (35)

Положение осложнялось тем, что эпидемии свирепствовали во всех уездах республики, подвергшихся погромам и насилию большевистско-армянских сил, что мешало медицинским учреждениям направить все ударные силы в один очаг бедствия. Тем не менее, отделом сельской медицины Министерства народного здравия были сформированы 15 летучих врачебно-эпидемических отрядов во главе с врачами, направленные, в первую очередь, в Шушинский и Джеванширский уезды Гянджинской губернии, а также в Шемахинский и Геокайский уезды Бакинской губернии. Местным властям предписывалось отводить врачебно-эпидемическим отрядам помещения в местах их пребывания и оказывать им всяческую помощь в виде транспорта –«обывательских подвод» при разъездах по уезду, а также «в проведении необходимых мер против распространения заразы». (36)
 

В Шемахинскую сельскую больницу был назначен специалист - врач Аслан бек Ахундов, который первым делом выехал в селение Наваги, где заболеваемость приобретала катастрофические размеры. В Шемаху был также направлен ветеринарный врач Осташевский, поскольку в Шемахинском и Кубинском уездах усиливалось чумная эпизоотия среди крупного рогатого скота. (37)

В таких вот условиях приступила к работе в Шемахинском уезде группа следователей Чрезвычайной Следственной Комиссии (ЧСК)
азербайджанского правительства для расследования событий, происходящих в гор. Шемахе и селениях уезда в марте-июле 1918 г. Как уже отмечалось выше, Чрезвычайная Следственная Комиссия была создана азербайджанским правительством в середине июля 1918 г., через полтора месяца с начала его деятельности и переезда из Тифлиса в Гянджу. Правительство АДР сочло необходимым выразить свое отношение к проис- ходящим событиям в республике, в частности к фактам насилия против мирного азербайджанского населения, выслушав доклад министра иностранных дел М.Гаджинского. «Вот уже четыре месяца, как разные части территории Азербайджана раздираются бандами, которые под именем большевиков, безответственных армянских частей и прочих творят неслыханные зверства над жизнью и имуществом мирного мусульманского населения. В то же время общественное мнение Европы настраивается совершенно противоположно, благодаря неправильной информации, посылаемой организаторами этих банд» - говорилось в докладе, в котором подчеркивалось, что, как в общего-сударственных интересах, так и в интересах потерпевших групп населения необходимо создать организацию, которая занялась бы «точной регистрацией всех случаев насилия; обстоятельств, при которых совершались эти насилия; установлением виновников и размеров причиненных ими убытков». Организацию предполагалось создать в виде Чрезвычайной Следственной Комиссии, результаты ее работы опубликовать на разных европейских и турецком языках и широко распространить. В докладе особо подчеркивалось, что корганизации этой Комиссии надо приступить немедленно, «ибо многое, что
легко можно установить теперь, по горячим следам, в смысле опроса лиц, фотографирования и удержаний других вещественных доказательств, позднее сделается затруднительным, а может быть, совершенно невозможным». (38)

На том же заседании от 15 июля 1918 г. азербайджанское правительство приняло постановление о создании Чрезвычайной Следственной Комиссии «для
расследования насилий, произведенных над мусульманами и их имуществом в пределах всего Закавказья со времени начала Европейской войны». Решением от 31 августа 1918 г. за подписью председателя правительства АДР, одновременно министра иностранных дел Ф.Х.Хойского была образована Чрезвычайная Следственная Комиссия. Председателем ЧСК был назначен присяжный поверенный Алекпер бек Хасмамедов. Определившись вначале в составе из 7-ми человек, в основном юристов, в дальнейшем, к работе комиссии привлекались и другие представители следственно-прокурорских и судебных
органов гг. Баку и Гянджи. Наиболее активное участие в работе комиссии принимали А.Ф. Новацкий, Н.М.Михайлов, А.Е.Клуге, М.Текинский, И.б.Шахмалиев, А.Александрович (Литовский)
и др. профессиональные юристы и общественно-политические деятели. (39)

Созданная при Министерстве иностранных дел ЧСК уже с сентября 1918 г. стала действовать при Министерстве юстиции АДР. Члены комиссии, разделившись на группы, приступили к расследованию трагических событий в разных уездах и городах республики, которые уже контролировались азербайджанским правительством или же по мере освобождения их от большевистско-армянских войск. Так, после освобождения Баку и переезда азербайджанского правительства в столицу республики в сентябре 1918 г. Чрезвычайная Следственная Комиссия также перенесла свою деятельность из Гянджи в Баку, приступив немедленно к расследованию мартовских событий в г. Баку и его окрестностях. В Шемахинскую следственную группу ЧСК входили опытные следователи Андрей Фомич Новацкий и Николай Михайлович Михайлов, позже к ним присоединился также Исмаил бек Шахмалиев. Со следователями работали несколько переводчиков, поскольку документы составлялись на русском языке. Работа Шемахинской группы, особенно в начале ее деятельности несколько отличалась от Бакинской, не говоря уже о работе в других уездах. В Баку члены ЧСК находили пострадавших и свидетелей мартовских событий, в первую очередь, через прессу, оповещая жителей о начале следствия, а также через местных властей и известных лиц города, которые активно ей помогали. В подвергшиеся погромам окрестные селения Баку они выезжали сами, где практически все население выступало в качестве потерпевших. Также
организовывалась работа в других уездах, в частности в Кубинском или Джевадском, где работали небольшие группы во главе с теми же следователями
А.Ф.Новацким (Кубинский уезд)
и М.Н.Михайлов (Джевадский уезд)
, с помощью местных властей находили и допрашивали свидетелей и пострадавших. Однако, в середине сентября, когда следственная группа прибыла в Шемаху, то жители только начинали возвращаться в разрушенный город. Неслучайно, что в первые два-три месяца следователям ЧСК приходилось допрашивать шемахинцев-горожан в основном в местах их временного пребывания – в Баку, Кюрдамире, Сальянах, Агдаше, Гяндже, Геокчае и т.д., а также во многих селениях самого Шемахинского уезда. В поиске и допросах переживших мартовские события шемахинцев-беженцев, находящихся в Баку, принимали активное участия члены Бакинской группы – М.Х. Текинский, А.Клуге, А.Александрович, А.б.Гаджи-Ирзаев и нередко сам председатель ЧСК А.б.Хасмамедов.

Забегая вперед отметим, что в итоге работа Шемахинской следственной группы оказалось как самой тяжелой и сложной из-за ряда причин, о чем будет сказано отдельно, но и одновременно наиболее объемной и основательной по своим результатам. Так, как следовало из справки, подписанной председателем ЧСК А.б.Хасмамедовым на 27 августа 1919 г. были собраны материалы «о разгроме г. Шемахи и селениях Шемахинского уезда в 7 томах на 925 листах», а
также «по Шемахе и Шемахинскому уезду имелось 22 отдельных следственных производств», и небольшой том на 5 листах «О погроме станции Аджи-Кабул», который находился на территории Абдулянского полицейского участка Шемахинского уезда. (40)
Несмотря на многочисленные трудности, следователям ЧСК удалось допросить более 300 жителей города Шемахи в качестве свидетелей и потерпевших. Среди них было немало известных деятелей азербайджанского общества уезда, представителей известных родов шемахинской знати, занимающих также определенные посты и должности в структурах власти уезда,
таких как Азад бек Коджаманбеков, Асаф бек Шихалибеков, Мамед Али бек Вейсов, Тарлан бек Алярбеков, Джебраил бек Джебраилбеков, Садык бек
Агаларов, Абдул Гусейн бек Агаларов, Алихан бек Эюббеков, Шахлар бек Шихалибеков, Гаджи Гамид Паша-бек Ших-Эюббеков, Мовсум бек Садых-
беков и др. Значительную часть допрошенных следствием в качестве потерпевших составляли представители средних слоев населения города, владельцы не-
больших промышленных объектов и мануфактур, торговцы, представители духовенства, служащие и т.д., в большинстве своем люди грамотные, разби-
рающиеся в случившимся и дававшие обстоятельные показания. Среди них Сираджеддин Эфендиев, Ага-Салим Гаджи Алиев, Кербалай Юсуф Мамедов,
Али-Гейдар Тагиев, молла мечети «Гаджи Касум» Гаджи Ших-Габиб Ахунд и др.

В показаниях именно этих двух групп свидетелей и потерпевших, некоторые из которых к тому же были непосредственными участниками событий,
предшествовавших первому разгрому города, излагался весь ход событий, и раскрывалась наиболее полная картина происходящего как накануне, так и в
дни погромов.

Особую ценность для следствия составляли также показания шемахинцев – немусульман, которые позволяли смотреть на случившееся глазами ней-
тральных жителей города – русских, грузин и т.д. Среди них - Владимир Павлович Сазонов, Пантелеймон Иванович Пугачев, князь Левон Георгиевич
Вачнадзе, Екатерина Борисовна Змойро, отец Иоганн Богомолов, священник Шемахинской «местной команды», Виссарион Давидович Сулава и др.
Важную часть работы ЧСК как в гор. Шемахе, так и в селениях составляли осмотры пострадавших населенных пунктов – городских кварталов, отдель-
ных домов и мечетей, а также селений. На основе этих осмотров составлялись протоколы, которые позволяли уточнить размеры и масштабы причи-
ненного ущерба как городу и селению в целом, так и отдельным гражданам. Так, напр., Комиссией были составлены протоколы осмотра самого гор. Ше-
махи, жилых кварталов Пиран-Ширван, Юхари-Кала, Шихминас, Имамлы, Ардебилли и др., соборной мечети Джума и 8 квартальных мечетей, а также
армяно-григорианской и православной церквей на предмет подтверждения того, что во время мартовских событий в Шемахе церкви повреждены не бы-
ли. (41)

Следует подчеркнуть, что членами Комиссии проводилось также фотографирование осмотренных мест и объектов. В целом было создано 63 фото-документа: 46 - в городе Шемахе и 17 - в селениях Шемахинского уезда, в частности в сел. Ангехаран, Ахсу, Боят, Марзандиге, Текля-бекская, Чархан,
Чуханлу. (42)

Огромную работу члены ЧСК провели в селениях Шемахинского уезда, подвергшихся погромам, в ходе которой выяснялось, что в целом пострадавшими оказались 110 селений, из них 105 непосредственно подверглись поджогам и разгрому. Помимо допроса свидетелей, ЧСК предложила каждому сельскому обществу представить Комиссии обобщенный документ – акт или приговор с указанием всех данных о жертвах и убытках. Для облегчения работы сельских обществ Комиссией были изготовлены образцы этих документов, согласно которым составлялись приговоры на сходе всех жителей пострадавшего селения, содержащие данные по всем требуемым пунктам: указывалось число убитых, раненых и умерших во время скитаний в горах и лесах от болезней, голода и страха мужчин, женщин и детей, количество сожженных и разрушенных домов с отдельным указанием сожженных или разрушенных мечетей, украденного скота, похищенных домашних вещей, имен всех пострадавших, данные об их убытках и т.д. Однако, проделав столь большую работу, члены Комиссии столкнулись с одним юридическим препятствием, не позволяющим им по ходу расследования возбуждать следственные дела по привлечению к следствию лиц, которые упоминались пострадавшими и свидетелями в качестве участников погромов. Учитывая этот момент, правительство Азербайджанской Республики постановлением от 21 марта 1919 г. расширило полномочия ЧСК и представило ей все те права, которые по уставу уголовного судопроизводства были представлены судебно-следственной власти. (43)

Судебно-следственные дела составляют не менее важную и объемную часть документов ЧСК. Здесь следует отметить, что работа Шемахинской группы несколько отличалась от Бакинской. Основные усилия следователей, работавших в Баку, были направлены на поиск лиц, обвиняемых в мартовских событиях в Баку, большинство из которых так и не удалось обнаружить и привлечь к ответственности. Что же касается событий в Шемахе, то большинство обвиняемых в здешних погромах, в основном местные жители – крестьяне и ремесленники, вернувшись в г. Шемаху, продолжали спокойно жить в своих селениях. Нетрудно отыскать оказалось и более именитых шемахинцев-армян, принимавших активное участие в организации погромов, хотя и переехавших в Баку. К тому же пострадавшее мусульманское население Шемахи и его уездов, в целом хорошо знавшее в лицо своих обидчиков, активно помогало Комиссии, сообщая имена преступников, напавших на их дома, убивших их близких и присвоивших их имущество.

Нередко шемахинцы опознавали участников погромов случайно, встретив их на базаре или на улице, в конторах и т.д. Некоторые жители Шемахи сами начинали поиск убийц своих близких и участников разграбления своих домов, заявляя об обнаруженных ими фактах в местные следственные органы. Таким образом, еще до расширения полномочий следователей ЧСК следственные дела «О разгроме гор. Шемахи» возникли в производстве Шемахинского следственного участка. Так, напр. дела «Об убийстве жителей гор. Шемахи Теймур-бека Худавердиева и Абдул-Салама Азимбекова», «О разбойном нападениина Халаф бека Меликбекова и об убийстве последнего», «Об убийстве жит. гор. Шемахи Мешади Али Кулия, Мешади Забуты и Расула Мешади Али Кули оглы с целью ограбления» были возбуждены на основании обращения близких и родственников этих лиц. Дела «Об ограблении квартиры и имущества Насрулла бека Алиева» или «О краже у жителя гор. Шемахи Мамед бека Алиева разных драгоценных и др.вещей во время мартовских событий в гор. Шемахе в 1918 года» и др. - на основании жалоб самих Насрулла бека и Мамед бека, которые называли виновных в совершении указанных преступле- ний.

Все эти и другие дела, возникшие в производстве Шемахинского следственного участка вместе с арестованными уже по делу обвиняемыми, были затем переданы члену Чрезвычайной Следственной Комиссии А.Новацкому. Работу, проведенную следователем А.Новацким по Шемахинским событиям,
как по своему объему, так и по характеру можно считать самой трудной и сложной среди расследований ЧСК в разных уездах Азербайджана. Кроме
опроса сотен потерпевших и свидетелей, членам ЧСК, в том числе А.Ф.Новацкому приходилось незамедлительно реагировать на все жалобы и сведения, поступающие в Комиссию, расследовать любые показания, даже не очень достоверные, и, выяснив истину, привлекать виновных к ответственности или же, убедившись в их невиновности, освобождать. Нередко обвиняемые, ссылаясь на то, что они были знакомы со свидетелями-мусульманами, дававшими против них показания, объясняли действия последних давней враждой, оговором и т.д. Члены Комиссии тщательно проверяли все факты на предмет оговора, которые в большинстве случаев не подтверждались. Но наиболее трудоемкой и тяжелой представлялось расследование дел по факту убийств жителей-мусульман г. Шемахи их же согражданами-армянами. В этом отношении труднее и сложнее всего оказалось привлечь к следствию самую одиозную фигуру среди всех преступников, чьи зверские деяния против мирных жителей Баку, Шемахи и Петровска не вызывали сомнений - Степана Лалаева. Его имя упоминалось в показаниях сотен свидетелей и потерпевших, в которых вырисовывался образ кровожадного изверга, с невероятной жестокостью убивавшего невооруженных мирных мусульман-стариков, женщин и детей, больных. Злодеяния лалаевского отряда были столь многочисленны, что Комиссией на него было заведено отдельное дело, начатое 19 марта 1919 и оконченное 23 ноября 1920 года, не считая множества документов с упоминанием его имени, а также материалов допросов его и других обвиняемых, имеющихся в других следственных делах. В итоге преступления С.Лалаева составили 5 отдельных судебно-следственных томов.

Однако, с прибытием в Баку 17 ноября 1918 года английские войск во главе с командующим британскими оккупационными войсками генералом В.М.Томсоном, как уже говорилось выше, политическая ситуация в городе несколько осложнилось, что не могло не сказаться и на работе ЧСК, собиравшейся привлечь к ответственности армянских преступников, открыто и нагло разгуливавших по улицам Баку. Дело в том, что вместе с англичанами в Баку прибыл и вооруженный отряд новоиспеченного «главнокомандующего русскими морскими и сухопутными силами на Кавказе» Л. Бичерахова, а с ним все армяне. В том числе С.Лалаев со своим отрядом, правда, безоружные, так как генерал Томсон заверил, что «вооруженные армяне не будут впущены в город». (44)

Хотя генерал Томсон указывал, что англичане не намерены вмешиваться во внутренние дела Азербайджана, тем не менее, функции правоохранительных и судебных органов англичане взяли также на себя. Была образована новая структура – Полиция союзных держав, начальником-комиссаром которой стал полковник Коккерель. Учитывая сложившуюся обстановку, председатель ЧСК А.Хасмамедов обратился с обстоятельным докладом к командующему союзными войсками в гор. Баку, поскольку именно с ним должна была в дальнейшем согласовывать свои действия ЧСК. Представившему неопровержимые доказательства вины Степана Лалаева в мартовских событиях в Баку и Шемахе, а также его преступных деяний против мусульман-персидско-подданных в Петровске в начале ноября 1918 г. А.Хасмамедову удалось добиться разрешения полковника Коккереля на его задержание.

С.Лалаев был арестован в конце ноября 1918 г. Полицией союзных держав. Однако сам арестант, как и его следственное дело перешли в распоряжение
англичан. Находившееся под контролем главнокомандующего союзными войсками в Баку ген. Томсона следственное дело С.Лалаева было передано
для «разбора» Союзному военному суду. На англичан посыпались письма, обращения от различных армянских комитетов, обществ, армянского епископа и отдельных лиц, обвиняющих азербайджанскую сторону в предвзятом отношении к «невинным армянам». И тут надо особо отметить работу ЧСК и Министерства юстиции, четко и грамотно построивших и обосновавших по- зицию обвинения. (45)

Так, наряду с составлением множества юридических документов, азербайджанские следователи организовывали многочисленные письменные прошения, заявления азербайджанцев, пострадавших во время мартовских событий в Баку и Шемахе к английскому командованию. Они привозили из разных уездов Азербайджана целыми партиями свидетелей и пострадавших от насилий армян, направляя их в правоохранительные и судебные органы Союзных
держав. Так, под одним из таких прошений стояло более 300 подписей шемахинцев. (46)

Однако наиболее весомым доказательством обвинения служили проведенные «очные ставки» пострадавших непосредственно со Степаном Лалаевым. Так, в деле Лалаева имеются 18 протоколов очных ставок свидетелей обвинения с самим обвиняемым, составленных на английском языке и затем переведенных на русский. Трое из свидетелей - мужчины, остальные женщины и «девицы», самой младшей из которых 13 лет. Все они опознавали С.Лалаева, которого видели в тех или иных ситуациях во время погромов в Баку и Шемахе, описывали его одежду, лошадь, на которой он ездил верхом в Шемахе, передавали отдельные его высказывания и приказы. Так, одна из свидетельниц запомнила слова Лалаева, отдавшего приказ «бить и убивать всех мусульман, но щадить красивых девушек», другая рассказывала, как Лалаев – «обвиняемый, находящийся здесь», вместе с 20 вооруженными армянами напали на ее дом, убили шесть мужчин, и, отняв у нее ребенка, перерезали ему горло. «Все это происходило в присутствии С.Лалаева». Женщина по имени Наргиз свидетельствовала, как она бросилась в ноги Лалаева с просьбой убить ее и пощадить ее брата и двух его сыновей. «Он ответил, что убьет их, и ударил меня кулаком в грудь. Обвиняемый затем убил моего брата из ружья, также и его сыновей. Последние были убиты выстрелом в сердце. Я при этом присутствовала». Другая женщина по имени Кубра также узнала «обвиняемого, находящегося здесь перед Вами» и признала «его тем человеком, который ехал верхом на лошади в сопровождении около 100 вооруженных армян. Был он в солдатской форме. Обвиняемый приказал убить моего мужа, и он тут же был застрелен насмерть одним солдатом». «Я своими глазами видела, как Лалаев, которого я опознаю, заколол одного из моих братьев штыком»,- свидетельствовала женщина по имени Ковхар. Как следует из протоколов, С.Лалаев молча слушал эти показания и лишь в двух случаях задал вопросы: «Как я был одет?», « Какая была на мне шляпа?» и «На какой лоша-
ди я ехал?», на которые последовали ответы свидетелей: «В солдатской форме», «Вы были одеты также, как другие», «На серой». (47)
Бакинский губернатор, Министерство юстиции почти ежедневно представляли комиссару Полиции союзных держав полковнику Коккерелю списки свидетелей по делу Степана Лалаева, которые желали давать показания. (48)
Англичане, взявшиеся лично разобраться в деле Степана Лалаева, видимо, совсем утонули в бумагах, и через два месяца, в середине февраля 1919 года, известили министра юстиции Азербайджана и прокурора окружного суда о том, что «вследствие технических трудностей, связанных с разбором дела Степана Лалаева, Союзным военным судом, в число коих входит приглашение свидетелей посредством местных властей, расспрос их на языках, с коими судьи не знакомы, длительностью процедуры суда при подобном повторном изложении показаний свидетелей и прочее, главнокомандующий союзными войсками в Баку решил передать названного офицера на суд местных властей». (49)

Вскоре документы, собранные Союзным военным судом по делу С.Лалаева, так и сам подсудимый были переданы судебным органам Азербайджана, которые, не прекращая своего расследования, уже в январе 1919 г. приступили к производству предварительного следствия. Содержащийся в Бакинской тюрьме Степан Лалаев после жалобы, якобы, о готовящемся покушении на его жизнь (в связи с чем было проведено отдельное расследование)
был отправлен в Гянджу и посажен в Гянджинскую тюрьму, а его дело было поручено судебным следователям по наиболее важным делам - сначала Тумбилю, затем Комаровскому и Рожанскому. Вновь были допрошены свидетели- как бакинцы, так и шемахинцы для подтверждения своих прежних показаний против С.Лалаева. Член ЧСК Новацкий несколько раз допрашивал самого С.Лалаева в Гяндже, который, конечно же, не признавал себя виновным в предъявленных ему обвинениях, в том числе и в преступлениях, содеянных в Шемахе. Он утверждал, что прибыл туда позже, когда город был в огне, что никакого отношения к отряду Амирова он не имел, напротив, якобы, по приказанию «большевистских комиссаров» Казарова, Амазаспа, Татевоса Амирова и Корганова армяне взорвали его собственный дом! А он в это время, также как в Баку, спасал шемахинцев-мусульман, а затем уже лежал больным. (50)

Неоднократные допросы С.Лалаева в Гянджинской тюрьме, начиная с сентября 1919 г., вероятно, были связаны с тем, что он настаивал на своей невиновности, требовал допроса его свидетелей и, конечно же, освобождения. После каждого допроса обвиняемого член ЧСК Новацкий выносил постановление об избрании «мерою пресечения способов уклоняться от следствия и суда против названного обвиняемого Степана Лалаева избрать безус-
ловное содержание под стражей в Гянджинской тюрьме». (51)

Здесь следует подчеркнуть, что не только С.Лалаев, но и другие обвиняемые по Бакинским и Шемахинским событиям, как и их родственники, заваливали не только следователей, но и азербайджанское правительство и английское командование прошениями, заявлениями, жалобами. Не добившись «снисхождения» таким путем, они просили освободить их под залог или под надзор полиции. Рассмотрев эти прошения, ЧСК иногда считала возможным удовлетворить некоторые из них, определив разные суммы залога. Вместе с тем большинство арестованных, чьи преступления подтверждались неопровержимыми доказательствами, в том числе С.Лалаев, содержались под стражей в Гянджинской тюрьме, ожидая окончания следствия и вынесения приговора.

К чести членов ЧСК и следователей по особо важным делам, которые, невзирая на многочисленные трудности и препятствия, к середине ноября 1919 года, почти завершили следственное дело «О разгроме города Баку», в котором Степан Лалаев значился в числе обвиняемых. А за четыре месяца до этого - 12 июля 1919 г. Шемахинская группа членов ЧСК под председательством А.б.Хасмамедова, «рассмотрев дело о разгроме города Шемаха и насилиях, совершенных над мусульманским населением этого города», в связи с докладом по этому делу члена Комиссии Новацкого, вынесла постановление, согласно которому 47 человек «достаточно изобличались в том, что вследствие побуждений, проистекших из вражды религиозной и племенной к мусульманскому населению, действуя по предварительному соглашению между собой и совокупными силами, составили шайку из нескольких тысяч человек, вооруженных пушками, пулеметами, ружьями, револьверами и кинжалами, которая, поставив своей целью истребление мусульманского населения, похищение и уничтожение его имущества, 18 марта 1918 года на рассвете, напав на мусульманскую часть города Шемаха и громя ее в течение нескольких дней, 1. Убила несколько тысяч жителей мусульман - мужчин, женщин и детей, причем убийства эти сопровождались особенными жестокостями, как-то, отрубанием конечностей, ушей, носов, выкалыванием глаз, вспарыванием животов и т.п.; 2. Похитила разного движимого имущества более чем на один миллиард рублей; и 3. Уничтожила посредством поджога всю мусульманскую часть города, между прочим тринадцать мечетей, а потому, на основании 396 ст. Уст. Угол. Суд., постановлением правительства Азербайджанской Республики от 21 марта 1919 года и предписанием Министра юстиции от 25 июня с.г. Постановила: привлечь названных выше лиц по настоящему делу в качестве обвиняемых…». (52)

Одному из этих обвиняемых, однако, не суждено было дождаться окончательного приговора своей участи. 22 ноября 1919 г. начальник Елисаветпольской (Гянджинской)
губернской тюрьмы сообщил члену ЧСК Новацкому, что «21 ноября содержащийся в тюрьме арестант Степан Лалаев умер, как выяснил полицейско-медицинский осмотр трупа, от паралича сердца». (53)
Кроме Степана Лалаева, среди обвиняемых не только в участии, но и в организации и управлении мусульманскими погромами в Шемахе из коренных его жителей были «почтенные граждане» этого города: Гаврил Караогланов – бывший помощник Шемахинского уездного начальника, Мартирос Лазаревич Гюльбандов – бывший начальник почтово-телеграфной конторы в г. Шемахе, Михаил Петрович Арзуманов (Арзуманянц)
– владелец аптекарского магазина, попечитель и ктитор армянской церкви в Шемахе и Енок Агаджанович Иванов- владелец галантерейного магазина в г.Шемахе. Все они со-стояли гласными Шемахинской городской думы, принимали самое активное участие в жизни города и, как выяснилось позже, в осуществлении далеко идущих планов - «очищения его от всего мусульманского населения». Все они изобличались в перечисленных выше преступлениях показаниями десятков свидетелей, притом не только мусульман, но и русских жителей г. Шемахи, которые приводились в предыдущих частях. Однако никого из них в период работы Комиссии в Шемахе не оказалось, и Новацкому пришлось объявить их в розыск. Очень скоро выяснилось, что перед наступлением турок в Шемаху Гаврил Караогланов выехал в гор. Астрахань, а все остальные «почетные граждане» Шемахи преспокойно проживают в г.Баку. Все они были разысканы в Баку и вначале привлеклись к следствию как свидетели по делу зверски убитого известного представителя мусульманского общества Шемахи Халаф бека Меликбекова. Ни М.Гюльбандов, ни М.Арзуманов, якобы, ничего по этому делу не знали, «так как в день первого наступления большевиков в Шемаху» сразу же выехали из города» (что опровергалось следствием)
и, следовательно, никаких сведений против обвиняемых в этом убийстве Магакелова и Шабанова сообщить не могли. (54)

20 августа 1919 г. начальник Бакинской сыскной полиции по требованию члена ЧСК Новацкого в магазине Е.Иванова (Иванянца)
на Телефонной улице (в доме Лютеранской церкви)
задержал как самого хозяина, так и находившихся там Мартироса Гюльбандова и Михаила Арзуманова, заключил их под стражу в Бакинскую центральную тюрьму № 1 для отправки с первым же отходящим этапом в Гянджинскую тюрьму. Через 3 дня Бакинский Армянский Национальный Совет, проявив присущую им как всегда оперативность, обратился к министру юстиции, сочтя арест указанных лиц недоразумением, «принимая во внимание возраст и положение арестованных». Подчеркивая занимаемые ими ранее должности и положение в Шемахе, Армянский Национальный Совет возмущался, что «эти почтенные люди зрелых лет» содержатся «в Бакинской тюрьме в самых невыносимых условиях» и что по поступающим им сведениям, «арестанты-
каторжники под страхом убийства шантажируют их». Совет просил министра юстиции «сделать зависящее распоряжение об освобождении их, если не за
подпиской о невыезде, то, по крайней мере, на поруки». (55)

По-видимому, это было не последнее обращение Армянского Совета к следственным и правительственным органам Азербайджана, так как вскоре председатель ЧСК А.Хасмамедов телеграфом вызвал Новацкого из Гянджи в Баку, объяснив это необходимостью допросить обвиняемых Гюльбандова и других. Ни М.Л.Гюльбандов, 56 лет, армянин, по званию «надворный советник», ни М.П.Арзуманов, 65 лет, армянин, мещанин по званию, ни Е.О.Иванов (Иванянц)
, 50 лет, армянин, мещанин, естественно, себя виновными в предъявленных им обвинениях не признали. Они категорически отрицали свое участие в вооруженных нападениях на мусульман, аргументируя это тем, что у одного из них «плохое зрение», а другой «просто не умеет стрелять», обвиняли мусульманское население в начале межнациональных столкновений в Шемахе. Всю вину за разгром города и истребление мусульманских жителей возлагали на «большевиков», описывали известные события по своему разумению и, выдавая себя за защитников мусульманского населения, приводили примеры, как они «спасали» своих знакомых мусульман, и за это чуть не были «убиты» или же «наказаны» некоторыми своими соплеменниками. (56)

Вместе с тем, как бы они не старались выгородить себя и придать Шемахинским событиям совершенно другую окраску, из описанных ими отдельных эпизодов вырисовывалась истинная картина происходивших в Шемахе кровавых событий. Так, М.Гюльбандов показывал: «В доме Лалаева армянские солдаты, а также русские и молокане оскорбляли бывшего члена Государственной Думы Мамед Таги Алиева. Я заступился за него. Тогда солдат матрасинец Рафаэл Громов, будучи пьян, нанес мне удар прикладом ружья, выругал меня и вытолкнул оттуда». (57)
Хотя для подтверждения этого обстоятельства, т. е. своего заступничества, кого-либо из очевидцев он назвать не мог, но упоминанием факта оскорбления Мамед Таги Алиева в доме Лалаева вносил ясность в обстоятельства зверского убийства армянами этого известного мусульманского деятеля. Как уже отмечалось, ЧСК в отдельных случаях считала возможным «отдать обвиняемых под залог с денежной ответственностью». Так, учитывая положение как самих обвиняемых, так и их просителей-залогодателей, в середине октября 1919 г. М.Арзуманов и Е.Иванянц были отпущены под залог, который был определен в размере 15000 рублей. (58)
Однако не во всех случаях ЧСК удовлетворяла прошения обвиняемых или их родственников. Примером может служить следственное дело о разбойном нападении и убийстве одного из самых состоятельных и авторитетных жителей Шемахи, представителя старого знатного бекского рода Меликбековых - Халаф бека, по которому были привлечены к ответственности Сатрак Шабанов и Агабек Магакелов. Убийство Халаф бека Меликбекова, его брата Мамед Гусейн бека Меликбекова и нескольких других известных мусульман, разграбление всего его имущества и поджог его дома считалось одним из самых зверских и кровавых событий в числе других преступлений в Шемахе, совершенных во время первого наступления армян.

Принимая активное участие в заключении перемирия между армянами и азербайджанцами после начавшихся с 14 марта 1918 г. вооруженных столкновений, Халаф бек Меликбеков успокоился и отказался переехать в свое имение в селение Текле, где в это время жил его старший сын, специально приехавший вывезти родителей из города. Когда армяне, нарушив перемирие, напали на Шемаху, Халаф бек, живущий в своем богатом доме, расположенном в армянской части города, в целях безопасности переехал вместе с женой в дом своих хороших знакомых - братьев Насруллы бека и Алескер бека Алиевых, чтобы «вместе пережить тревожное время». На следующий день его жена Сааб ханум «в сопровождении своего знакомого армянина Самвела Долиева» (также обвиненного в Шемахинских погромах)
перенесла из своего дома сундук со всеми семейными реликвиями, фамильными драгоценностями (среди них золотой мужской пояс с надписью «Искендер бек Халаф бек оглы»)
, золотом, деньгами (золотыми николаевскими и турецкими лирами)
и т.д., всего на сумму 300.000 рублей, в дом братьев Алиевых, где собрались и другие знатные люди Шемахи с женами. Через несколько часов в дом Алиевых ворвались около 20 вооруженных армян, которыми руководили братья Агабек и Бабаджан Магакеловы, Сатрак Шабанов, Алексей Минасазов, и несколько армян-шемахинцев, известных хозяину дома и его гостям.

Халаф бек и Мамед Гусейн бек Меликбековы были насильно выведены этими армянами на улицу, с них сняли одежду, и «дали по ним залп. Затем разъяренная толпа бросилась добивать несчастных кинжалами». Все это видели из окон дома жена Халаф бека и один из братьев Алиевых - Алескер бек, который услышав «предсмертные крики братьев Меликбековых, раздавшихся после произведенных по ним выстрелов», успел вывести всех женщин через черный ход из дома на улицу, а затем спрятать в доме армянского епископа Баграта. Оставшиеся в доме Алиевых все другие мужчины были убиты армянами на следующий день. Армянские бандиты разграбили дом как братьев Алиевых, забрав сундук с драгоценностями и деньгами Халаф бека Меликбекова, а также его собственный дом, который затем сожгли дотла. (59)

Следствие по этому делу было возбуждено по обращению второго сына Халаф бека, Искендер бека Меликбекова, штаб-ротмистра 1-го Татарского конного полка, который поименно называл преступников, убивших его отца и укравших все его имущество, и велось Бакинской сыскной полицией. Как выяснилось в результате первичного расследования, один из нападавших на Х.Меликбекова, Бабаджан Магакелов был убит во время сентябрьских событий, остальные, в частности Сатрак Шабанов и Агабек Магакелов спокойно проживали со своими семьями в Баку. Проведя обыск в квартире последних и обнаружив несколько вещей, похищенных из дома Х.Меликбекова, начальник Бакинской сыскной полиции Фаталибеков в тот же день взял С.Шабанова и А.Магакелова под стражу, допросил несколько свидетелей по этому делу которые подтвердили их участие в убийстве Х.Меликбекова. Сами задержанные не отрицали своего присутствия на месте преступления, которое, якобы ограничивалось «лишь наблюдением». Вместе с тем, А.Магекелов, со слов своей знакомой жительницы Шемахи-армянки, ныне проживающей в Москве, указывал на Сатрака Шабанова, как одного из лиц, громивших дом Меликбекова после его убийства. (60)

Когда ЧСК приступила к расследованию Шемахинских событий, следственное дело по убийству Х.б.Меликбекова вместе с вещественными доказательствами и самими арестованными было передано для дальнейшего производства Новацкому. Переправив арестованных в Геокчайскую тюрьму, допросив несколько раз как самих обвиняемых, так и свидетелей, а также устроив очные ставки, в том числе с участием потерпевшей – жены Х.б.Меликбекова, которая в числе 20-ти арестантов опознала С.Шабанова и А.Магакелова, Новацкий 10 сентября 1919 года вынес постановление об оставлении под стражей обвиняемых, полностью изобличенных в нескольких преступлениях, в том числе в убийстве Халаф бека Меликбекова и похищении его имущества,. Ни Сатрак Амбарсумович Шабанов – 27 лет, армянин, крестьянин по званию и лавочник по занятию, бывший солдат Российской армии, воевавший на западном фронте, ни Агабек Артамонович Магакелов, 49 лет, армянин, крестьянин и лавочник, не признавали себя виновными в предъявленных им обвинениях. Они настаивали: первый на том, что он, будучи в городе, не принимал никакого участия в мусульманских погромах, учиненных «со стороны армян и большевиков», и покинул Шемаху перед наступлением «карапапахов», т. е. гянджинского отряда Исмаил хана Зиадханова, прибывшего на помощь Шемахинским мусульманам. А второй – в том, что, «не получив вооружения, не принимал участия на стороне армян и большевиков». Оба они, описывая разные случаи, старались выдать себя за заступников мусульман, однако все эти факты при проверке не подтверждались.(61)

По ходу всего расследования как сами обвиняемые, так и их родственники засыпали следственные органы, Новацкого, Министерство юстиции, азербайджанское правительство письмами и прошениями, в которых настаивали на своей невиновности, жаловались на условия содержания в тюрьме, отсутствие денег, просили допросить все новых и новых свидетелей, розыск которых, особенно в Баку, без точного знания имени или фамилии, доставлял сле-
дователям массу трудностей, к тому же многие из допрошенных вовсе не подтверждали доводы обвиняемых. Их родственники, особенно мать
С.Шабанова и жена А.Магакелова почти еженедельно обращались в самые разные инстанции, утверждая, что их близких оговорили враги, что они больные люди, на попечении которых находятся семьи, оставшиеся ныне без кормильца, что они содержатся в Геокчайской тюрьме, где у них нет родных, и просили либо освободить их из-под стражи, или же отпустить под залог впредь до слушания дела в суде. Видимо, с такими же прошениями они неоднократно обращались в разные армянские комитеты и организации, поскольку за этих оголтелых бандитов, вина которых доказывалось не только по делу Х.б.Меликбекова, но и по многим другим кровавым преступлениям, совершенных в дни мартовских событий в Шемахе, вступилась даже Армянская народная фракция азербайджанского парламента. (62)
Однако ЧСК была тверда в своем намерении наказать виновных, особенно уличенных в особо тяжких преступлениях, по всей строгости закона и категорически отказала во всех просьбах и ходатайствах «об отпуске под залог» С.Шабанова и А.Магакелова. (63)

Следует подчеркнуть, одним из доводов, часто используемых как армянами, так и молоканами в свое оправдание, служило обвинение пострадавших мусульман в лжесвидетельстве, которые по тем или иным причинам, якобы оговаривали их. Обвинения эти, как правило, не находили своего подтверждения, не считая отдельных сомневающихся или обознавшихся свидетелей, показания которых не принимались в счет Комиссией. Однако, в одном случае эпизод с показаниями пострадавших-мусульман неожиданно принял иной оборот и привел к раскрытию новых обстоятельств дела. Так, 28 июля 1919 г.
к приставу гор. Шемахи Ахундову явился житель этого города Вагид Мешади Хасай оглы, который заявил, что сегодня на базаре в одном из торговцев-армян опознал убийцу своего отца и других его попутчиков по дороге, когда все они бежали в Кюрдамир во время шемахинских событий. Неизвестным армянином оказался Агабек Христофорович Лалаев, 67 летний житель г. Шемахи, вдовец, отец четверых детей и один из родственников небезызвестного Степана Лалаева. Во время дознания А.Лалаев объяснил, что во время мартовских событий он находился в сел. Кызмайдан (Астраханки)
, отца заявителя не убивал, и почему последний его обвиняет, не знает. (64)
А.Лалаев был задержан и передан А.Новацкому, который подробно допросив Вагида Мешади Хасай оглы, опознавшего также среди вещей А.Лалаева свой хурджун, выдвинул против него обвинение. Во время допроса уже в качестве обвиняемого Агабек Лалаев вновь не признал себя виновным, показал, что 18 марта 1918 г., когда начался обстрел г.Шемахи он со своими дочерьми пешком отправился в сел. Астраханки, поселился в доме молоканина Волкова, на третий день заболел тифом, лечился у местного фельдшера-армянина по кличке «Трус», которые могут подтвердить его показания. Что касается обвинения, то А.Лалаев считал, что заявитель оговорил его по наущению своего знакомого Ага Мамеда Гаджи Габиб оглы, который мстил ему из-за дочери А.Лалаева, на которую Ага Мамед имел виды, а отец препятствовал этому. (65)

Новацкий, не ограничиваясь показаниями одного заявителя, допросил еще нескольких шемахинцев-мусульман, ставших очевидцами опознания Вагидом в А.Лалаеве убийцы своего отца, хотя до этого им не было известно, что его отца убили. Был допрошен также Ага Мамед Гаджи Габиб оглы, 36 лет, который отрицал факт увоза им дочери А.Лалаева. Однако, один из свидетелей - Ирза Кули Али Мурад оглы, также не знавший где, кем и когда был убит отец заявителя, сообщил следствию новые факты, подтверждающие участие Агабека Лалаева в погромах во время первого нападения армян на Шемаху. Свидетель утверждал, что знал ранее Агабека Лалаева и лично видел, как он, вооруженный ружьем, вместе со Степаном Лалаевым и М.Гюльбандовым поджигали дома в мусульманской части Шемахи «Пиран-Ширван», а спустя три дня вся эта кампания зашла в дом богатого мусульманина Мешади Магомеда Ханали оглы и убила его самого и двух его сыновей. На вопрос, почему он не заявлял об этом, свидетель ответил, что «не встречал названных лиц в Шемахе, не знал, где они находятся, и никто у него не спрашивал. «Вот вы спросили, и я рассказал». (66)

Следствием были допрошены также названные А.Лалаевым свидетели,vстаршина Кыз-Майданского (Астраханского)
общества В.А.Третьяков, жители этого селения Н.И. Волков, В.И.Наумов, а также фельдшер Теодор Петросянович Тер-Хачатуров по кличке «Трус», которые не могли назвать точные даты прибытия в селение Агабека Лалаева и его болезни, Третьякову же ничего не было известно об увозе его дочери, и толькопомощник пристава Кабристанского участка Мамед Гасан Абдуллаев при допросе внес новые подробности в эту историю, которые вполне могли бы направить его в другое русло. (67)
Однако, к чести А.Новацкого, опытного юриста, который не увидел связи между пусть даже правдивой в чем-то историей и конкретными фактами и разоблачениями. При тщательном расследовании всех показаний,особенно вновь открывшихся обстоятельств в деле Агабека Лалаева, Новацкий принял решение оставить в силе меру пресечения по отношению к обвиняемому и вскоре отправил его в Гянджинскую тюрьму. По всей видимости, сам Агабек Лалаев также смирился со своей участью, и в письме, направленном 5 сентября 1919 г. из гянджинской тюрьмы на имя Новацкого, «докладывал Его Превосходительству» о том, что с его арестом «4 малолетних детей лишились единственного кормильца и защитника», «покорнейше просил найти возможным избрать в отношении его мерою пресечения уклонения от следствия и суда поруки или же денежный залог, тем более, что он оседлый житель, домо- и усадьба-хозяин и собственник земли». (68)
В просьбе Агабеку Лалаеву было отказано, и 26 ноября 1919 года арестанты Гянджинской тюрьмы А.Х.Лалаев, Д. А.Авшаров, С. А. Шабанянц и А.А. Мегакелов согласно решения председателя ЧСК были переданы прокурору азербайджанской Судебной палаты для дальнейшего содержания под стражей. В производстве А.Новацкого было несколько отдельных следственных дел с известными и уже арестованными виновниками как по событиям в городе
Шемахе, так и в селениях уезда. Наиболее же крупным среди них как по объему работ, так и по числу обвиняемых являлось дело о разгроме селения Ангехаран, судьба жителей которого оказалась особенно трагической. Дело это выделялось еще и тем обстоятельством, что, находящееся всего в 3-4 верстах от Шемахи селение Ангехаран подверглось нападению не со стороны армян и большевиков, а молокан из селений Чухур-Юрт, Джебани-русские, Марьевки и Астраханки Шемахинского уезда.

 

Помимо допрошенных Новацким потерпевших жителей сел. Ангехаран, и подготовленных сельским обществом списков об убитых, раненых и приговоров о нанесенных селению убытках, были начаты несколько следственных дел на основании прошений отдельных ангехаранцев, назвавших имена непосредственных виновных в убийстве их близких, нападении на их дома и в грабеже их имущества. В итоге материалы, собранные членом ЧСК Новацким и следователем Шемахинского следственного отдела по разгрому сел. Ангехаран составили три тома. Завершив расследование, 13 июля 1919 г. ЧСК под председательством А.б.Хасмамедова на основе доклада члена Комиссии Новацкого, а также приняв во внимание показания потерпевших и протокол осмотра сел. Ангехаран, вынесла постановление, согласно которому 27 человек, молокане –жители молоканской деревни Чухур-Юрт, 5 чел. жит. сел. Джобаны-русские, и 4 чел. жит. сел. Марьевки, «достаточно изобличались в том, что вследствие побуждений, проистекших из вражды религиозной и племенной к мусульманскому населению, действуя по предварительному между собой соглашению и с другими, следствием пока не обнаруженными лицами и совокупными силами, они составили шайку из нескольких сот человек, вооруженных огнестрельным и холодным оружием, которая, поставив своей целью истреб-
ление мусульманского населения, похищение и уничтожение его имущества, 18 марта 1918 года на рассвете, напав на мусульманское селение Ангехаран Шемахинского уезда и громя его в течении целого дня:

1. Убила до 200 человек мусульман - мужчин, женщин и детей, причем убийства эти сопровождались особенными жестокостями, как- то, расстрелами в ряд по несколько человек, отрубанием конечностей, ушей, носов, выкалыванием глаз и т.п.;
2. Похитила у населения все движимое имущество, состоявшее из домашней обстановки, ковров, постели, посуды и проч., а также похитила весь
крупный и мелкий скот;
3. Путем поджога уничтожила все селение с приходской мечетью, - привлекались к ответственности…». (69)

В числе обвиняемых и задержанных молокан селения Чухур-Юрт было все семейство Половинкиных, состоящих между собой в родстве: отец и сын, братья, дядя и племянники. Самому младшему из них было 32 г., самому старшему -64 г. Что двигало этими, уже достаточно взрослыми людьми, совершившими столь чудовищные преступления против своих мусульманских соседей, которые никогда с ними не конфликтовали, напротив, поддерживали самые теплые, близкие отношения, торговали, помогали друг другу, работали вместе? Этот вопрос уже рассматривался в предыдущих главах. Но, именно эти близкие отношения сыграли с молоканами «злую шутку», поскольку оставшиеся в живых жители Ангехарана называли по именам всех нападавших и подробно описывали их злодеяния. Арестованные молокане, естественно, также как и армяне, не признавали себя виновными в предъявленных им обвинениях. Однако, не обладая изворотливом умом и умением искусно сочинять небылицы, как армяне, не находили ничего лучшего в свое оправдание кроме как дежурных отговорок, вроде «болел лихорадкой» или «не отлучался из деревни». (70)

Лишь один из Половинкиных, Яков Иванович, отличился «оригинальностью»: он знал, что будет разгром селения Ангехаран, был против, но один ничего не мог сделать, и чтобы не быть очевидцем этого насилия, бежал в местность «Улдуз» (где его никто не видел)
, пробыл там до вечера и только вечером вернулся в Чухур-Юрт, где узнал о случившемся. Кто громил мусульманское селение он, конечно же, не знал. (71)

Некоторые жители Чухур-Юрта, утверждали, что возили в этот день саман или пшеницу в армянское селение Матрасы, и называли имена армян, которые могли бы это подтвердить, что само по себе уже не вызывало доверия, поскольку всем было известно, что это армянское селение служило штабом всех армянских вооруженных сил. Остальные молокане искали свидетелей среди своих и, поддержанные односельчанами, поставляли толпами свидетелей, которые «действительно видели» обвиняемых в день разгрома Ангехарана или у себя дома, или же в разных местах своего селения, к тому же в одно и то же время. Следствию было очевидно, что большинство свидетелей дают лживые показания, и эти сомнения скоро подтвердились следующим обстоятельством: 31 июля 1919 г. пристав Матрасинского участка Шемахинского уезда передал Новацкому записку, которую стражник тюрьмы, в которой содержались арестованные молокане, отобрал у Алексея Алексеевича Половинкина при передаче ее «секретным образом какому-то молоканину».

 

В записке, приобщенной к делу как вещественное доказательство, говорилось: «Дуня и Анюта, я, Алексей, поставил двух свидетелей, Давида Ивановича Свихнушкина, который должен показать, что он меня позвал к себе в дом, у него была больная девочка, и он меня позвал как опытного человека в этот самый день, когда громили Ангехаран, и я пробыл у него часа 3, а Петр Романович, тоже пусть покажет, что я все время был дома. Иван поставил Филиппа Сафоновича, он покажет, что был у Ивана, и он был нездоров лихорадкой. Петро М. Юрин пусть покажет, что он видел меня дома. Готовьте денег по две тысячи рублей, сохраняйте по возможности в секрете. А.А.Половинкин». (72)

Здесь следует подчеркнуть, что некоторые молокане пытались, правда, весьма робко, свалить вину за разгром Ангехарана на армян, однако эта версия быстро было опровергнута пострадавшими мусульманами. Лишь в одном случае обвиняемый Н.Б.Половинкин показал, что организатором разгрома сел. Ангехаран был бывший учитель селения Джебани-русские Артамонов, который разыскивался ЧСК. (73)

Следственные дела по «разгрому селения Ангехаран» свидетельствуют, какую огромную работу провел А.Ф.Новацкий по розыску и установлению личности виновных в ангехаранских погромах. В особенности для доказательства их вины, тем более в условиях, когда все молоканское население стеной стояло друг за друга, уклонялось от допросов, к тому же рассматривая следствие, проводимое ЧСК в целом, как «нарушение» прав русского молоканского населения. Как следует из переписки А.Новацкого, Шемахинского уездного начальника и пристава Матрасинского участка, большинство обвиняемых молокан, которые не были сразу арестованы, уклонялись от добровольной явки к следователю и с оружием в руках скрывались в лесах. Об этом как крайне серьезном факте было доложено даже министру юстиции, о чем свидетельствует письмо председателя ЧСК А.б.Хасмамедова: «Член Чрезвычайной Следственной Комиссии Новацкий из Шемахи рапортом от 11 августа 1919 г. № 48 сообщает, что «обвиняемые молокане больше к допросу не приводятся, и что, по сообщению Шемахинского уездного Начальника, они вооружились и ушли в леса. А Общество отказывалось выдать их и что в сел. Чухур-Юрт выехал 11-го Августа помощник Губернатора Халфали бек Кафаров». (74)

Когда же Матрасинский пристав обратился с требованием к почетным лицам Чухур-Юртского общества выдать или дать «сведения о месте скрывательства требуемых молокан», то получил ответ: «раз Правительство из-за 8 человек намерено громить наше общество, то пусть громит, все равно один
раз нам умирать». (75)
Ответ этот, как и множество других документов, показывает, какие препятствия приходилось преодолевать не только следователям ЧСК на местах, но и руководству Комиссии и Министерству юстиции в целом в Баку, для привлечения к ответственности виновных за мартовские погромы в Баку и Шемахе.

 

Так, азербайджанское правительство, азербайджанский парламент, разные русские организации и газеты были завалены прошениями и жалобами молокан на действия ЧСК, «безвинно» арестовывающих целыми «партиями русских людей». Направляя все эти жалобы и ходатайства А.Ф.Новацкому, председатель ЧСК А.б.Хасмамедов полагал, что «от обвиняемых, против коих не добыто новых данных, может быть затребован залог в виде меры пресечения в размере 5 тысяч руб. за каждого», при этом напоминая, «что член Комиссии должен поступать по закону и совести, сообразно с обстоятельствами и данными дела». (76)

Однако, через неделю в Шемаху на имя Новацкого поступила уже телеграмма: «Половинкины просят освобождения. Обсудите, в случае возможности удовлетворите залогом, объявите родственникам». (77)

 

Ответом послужило постановление, принятое членом ЧСК Новацким, который, «имея в виду телеграмму Председателя Комиссии Алекпер бека Хасмамедова от 19 августа с.г. и принимая во внимание, что хотя все допрошенные обвиняемые и содержащиеся под стражей в достаточной степени уличаются в предъявленном им обвинении, но что некоторые из них, именно: Борис Иванович Половинкин, Алексей Алексеевич Половинкин, Алексей Осипович Половинкин, Иван Алексеевич Половинкин и Семен Иванович Половинкин во время разгрома сел. Ангехаран проявляли менее жестокости и зверства, чем обвиняемые Василий Борисович Половинкин, Яков Половинкин, Ефим Черкасов и Василий Юрин, что названные Борис, Алексей, Иван и Семен Половинкины имеют оседлость, хозяйство и недвижимость, что они занимаются хлебопашеством, которое постоянно требует рабочих рук, что нет основания, чтобы они скрылись и уклонялись от суда и следствия, и что в обеспечение их явки вполне достаточным является денежный залог», постановил «потребовать от них денежный залог в размере десяти тысяч рублей за каждого, отменив принятую против них меру – содержание под стражей». (78)

 

В следственном деле «О разгроме сел. Ангехаран» имеются десятки квитанций об уплате залогов близкими за арестованных молокан, которые были отпущены под залог. Хотя А.Ф.Новацкий был достаточно скрупулезен в отношении каждого из обвиняемых, тем не менее, время от времени отпускались под залог на различные суммы даже такие одиозные фигуры, как Ефим Николаевич Черкасов, Яков Иванович Половинкин и др., - представители местной большевистской власти при Бакинском Совете, лично руководившие ангехаранскими погромами. Вместе с тем, жалобы не прекращались.

 

Протесты направлялись уже лично против А.Ф.Новацкого. Так, на имя члена азербайджанского парламента Захарьина была подана жалоба от некоторых жителей молоканского селения Хильмили, в которой выражалась просьба защитить их от «вымогательства и насилия, чинимых администрацией уезда и злоупотреблений должностных лиц…». Под этими обвинениями подразумевались вызов отдельных жителей Хильмили к следователю Новацкому, допрос и очная ставка с потерпевшими-мусульманами, которые, как правило, узнавали в них погромщиков. Опознанным лицам, привлеченным к следствию в качестве обвиняемых, после определенной процедуры дознания (в числе нескольких человек), предлагалось внести залог в качестве меры уклонения от следствия и суда, вместо ареста, что и вызывало «возмущение» заявителей.

 

Как уже отмечалось выше, ни один из привлеченных ЧСК к следствию молокан не признавал себя виновным, о чем говорилось и в заявлении хильмилийцев, которые, не отрицая факты разгрома мусульманских селений, винили в них большевиков, ибо сами они «по религиозным побуждениям совершать грабежи и убийства» не могли, доказательством чего приводилось то обстоятельство, что «во время занятия Шемахинского уезда турецкими войсками, когда армянское население бежало и бросило свое имущество в нашем селении, таковое нами было собрано и доставлено в распоряжение Шемахинского уездного начальника, и ни у кого из нас чужого имущества не было и не имеется». (79)

Об участии молокан Шемахинского уезда, в частности жителей сел. Хильмили в разгроме мусульманских селений говорилось в предыдущих главах, и это обстоятельство подтверждалось неоспоримыми фактами в ходе следствия, проводимого ЧСК. Таким образом, в этой части жалоба молоканских жителей не вызывала вопросов не только у азербайджанских властей, но даже у представителей русских организаций. А доводы о сохранности имущества армянского населения молоканами и передачи его Шемахинским властям, хотя и не находили своего подтверждения ни в каких других документах, все равно не выдерживали никакой критики перед многочисленными фактами нахождения ограбленного имущества и скота мусульман у молоканских жителей. Тем не менее, жалобы на «вымогательство и злоупотребление», вследствие чего «русское население в буквальном смысле слова превращалось в нищих», отправлялись во все возможные адреса, начиная от прокурора Бакинского окружного суда, Русского Национального Совета и до газеты «Голос России», опубликовавшей одну из них в номере от 8 ноября 1919 г.

 

Следует отметить, что еще до появления этой газетной публикации, Бакинским окружным судом было начато расследование для выяснения, «о каких властях идет речь, кто посылает стражников за крестьянами с именными списками последних, кто и по какому делу отбирает деньги для удовлетворения потерпевших». (80)

Не останавливаясь подробно на расследовании этих жалоб, произведенном товарищем прокурора Дробышевским, ограничимся лишь результатом его, поскольку выяснилось, что все лица, подписавшие эти заявления от имени жителей сел.Хильмили, от него отказались, заявив, что они были введены в
заблуждение, поскольку давшие им подписать эту жалобу, говорили, что собирают подписи под коллективным прошением о возврате их односельцами залогов, внесенных ими за привлеченных в качестве обвиняемых по делу разгрома селений Шемахинского уезда, что «жалобу на следственную власть за вымогательство с них денег они никогда никому не приносили и не собираются приносить, так как такое вымогательство места никогда не имело». (81)

 

Расследованием было выяснено, что дело о разгроме селений Шемахинского уезда в марте 1918 г. велось членом Следственной Комиссии А.Ф.Новацким, им по этому делу было привлечено около 37 человек из селения Хильмили, против всех хильмилийцев мерой пресечения был избран залог, который вносился самими хильмилийцами в Казначейство. В документе, подписанном прокурором Бакинского окружного суда, также указывалось, что «будучи кляузным народом по природе, хильмилинцы создали настоящую жалобу, думая добиться изменения меры пресечения, принятой против них, и получить обратно представленный ими залог. Ни о каких неправильных действиях, тем более злоупотреблениях члена Ревизионной Следственной Комиссии А.Ф.Новацкого никто из хильмилийцев заявить не мог». (82)

Впрочем, в деле по расследованию жалобы хильмилийских молокан имеется ряд интересных документов, допросы и подписки каждого из подписантов жалобы с разъяснением сути дела, в том числе и обстоятельный доклад старшего помощника Шемахинского уездного начальника Имран бека Рустамбекова, в котором он подчеркивает, что со стороны хильмилийцев не было ни одной жалобы на Новацкого, «наоборот, они называли Новацкого «отцом родным» и при отъезде поднесли ему калач как знак особого уважения и расположения их». (83)

Следует отметить, что у шемахинских молокан было полное основание уважать А.Ф.Новацкого, так как среди документов ЧСК есть множество доказательств тому, насколько внимательно и скрупулезно он относился к заявлениям не только потерпевших, но и всех тех, на кого они показывали. Нередки были случаи, когда следователь не удовлетворял жалобы мусульман, находя их недостаточно правдивыми или точными, как, например, в случае с Гавриилом Токаревым, Григорием Ованесовым и т.д. (84)

В этом отношении заключение, данное в окладе по Шемахинским событиям А.Ф.Новацким, поляком по национальности, одним из самых опытных юристов среди членов ЧСК, честность и справедливость которого ни у кого не вызывали сомнений, можно считать результатом, в первую очередь, глубоко и всесторонне расследованных фактов и обстоятельств: «банды, громившие Шемаху, были воодушевлены одной идеей: убивать и грабить, грабить и убивать». (85)

 

Не такого рода ли заключения, полученные ЧСК в ходе своих расследований, став достоянием всего азербайджанского общества, вызывали тревогу и негодование у представителей армянской и русской общественности и прессы, пользующихся каждой возможностью, как в случае с жалобой хильми-лийцев, выражать протесты против деятельности ЧСК, и в целом против азербайджанского правосудия. Так, в августе 1919 г. парламентская фракция «Дашнакцутюн» в азербайджанском парламенте выступила с осуждением деятельности Чрезвычайной Следственной Комиссии, обвиняя ее и Министерство юстиции республики в незаконных действиях. Пытаясь оценить также работу этой комиссии якобы с моральной точки зрения, она с присущей армянам циничностью заявляла: «Должен ли быть положен когда-либо конец всему тому, что имело место в прошлом и дало кровавый обмен массовыми жертвами в марте и сентябре? Нежелание кончить с прошлым и предать забвению его кровавые страницы является показателем того, что правительственные круги и представляемые ими общественные течения не хотят идти по пути установления действительного правопорядка и нормальной жизни, вызывая с каждым днем все новые и новые призраки прошлого, возбуждая с обоих сторон чувства мести и вражды…». (86)

Им вторили и некоторые представители местных организаций российских политических партий, стремящиеся, если и не искажать, как армяне, то как-то замять все выступления и действия азербайджанцев вокруг этих событий. Так, газета Бакинского Комитета партии эсеров «Знамя труда», вопрошая «кому в конце концов нужно бередить сейчас еще не изжитые раны?», пыталась осудить деятельность Чрезвычайной Следственной Комиссии, правда, уже под другим предлогом: «С юридической стороны рассматривая вопрос о расследовании событий, можно указать, что лишь та государственная власть может производить расследования о событиях, на территории которой эти события произошли. В данном случае за период событий на территории Шемахинского и Геокчайского уездов не Азербайджанская Республика являлась государственной властью, а российская власть была тогда, следовательно, ей и принадлежит право производства расследования событий». (87)

 

К чести «правительственных кругов и представляемых ими общественных течений», шумиха, поднятая вокруг деятельности Чрезвычайной Следственной Комиссии, нисколько не повлияла на ее работу. Напротив, в Министерство юстиции и председателю ЧСК поступали от членов Комиссии отчеты и рапорты, обобщающие расследованные ими факты и свидетельства. В них говорилось о десятках тысяч загубленных и израненных судеб, миллиардных убытках, сотнях тысяч разграбленных и разрушенных домов, сожженных деревнях, уничтоженных памятниках культуры, национальных архитектурных сокровищ, школ, больниц, мечетей и т.д. Следственные дела по Шемахинскому уезду занимали чуть ли не половину всех материалов ЧСК.

 

К тому же, несмотря за призывы «кончить с прошлым», армянские национальные силы вели огромную пропагандистско-агитационную работу как по сентябрьским событиям 1918 г. в Баку, так и по положению армянских беженцев из уездов Азербайджана, при этом ни словом не упоминая о своей роли в этих событиях. Не менее хлопот доставляло и русское, в том числе Шемахинское молоканское население, о чем свидетельствовало письмо Бакинского губернатора министру внутренних дел республики от 15 апреля 1919 г.: «Из поступающих ко мне многочисленных жалоб и переписок видно, что молокане Шемахинского уезда усвоили чрезвычайно дерзкое и беспокойное поведение, как по отношению к местному мусульманскому населению, так и по отношению к администрации уезда.

 

Будучи сами многочисленны и имея прекрасное вооружение, они беспокоят беззащитное мусульманское население и очевидно под руководством извне заражены реакционным, монархическим духом. Эти обстоятельства неоднократно удостоверял мне словесно уездный начальник, а ныне рапортом от 10-го апреля с.г. письменно подтверждает их, доносит о растущей тревоге среди мусульманских сел и, опасаясь крупных осложнений, находит дальнейшее исполнение им службы в Шемахинском уезде немыслимым, если не будут приняты необходимые меры». (88)

 

Это письмо более чем ясно свидетельствовало о том, насколько утратило свою «молочную невин- ность» и «религиозную убежденность - не вмешиваться в политику» молоканское население, которое было заражено отнюдь не только «монархическим» духом. Как следовало из другого документа, в селение Алты-Агадж Шемахинского уезда, население, которого «почти большевики» и «при наступлении большевистских сил в Шемаху принимало самое ярое участие вместе с жителями сел. Хильмили», вновь зачастили агитаторы-большевики из Петровска, уверявшие, что «в недалеком будущем прибудут большевики, призывая быть готовыми». В документе также сообщалось, что в этом молоканском селении «почти в каждом доме имеется не менее 2-х ружей, и почти ежедневно ведутся перестрелки». (89)

 

Неслучайно необходимой мерой для недопущения осложнений положения в уезде Шемахинский уездный начальник считал разоружение молокан, для чего «силы гражданских властей были недостаточны». Докладывая о сложившейся ситуации в уезде и прилагая к своему докладу мирские приговоры четырех мусульманских селений – Бекля, Сунди, Набур и Мараза, Бакинский губернатор просил министра нутренних дел согласовать вопрос о командировании временно в Шемаху воинской части с целью разоружения молокан Шемахинского уезда с министерством обороны республики. Следует отметить, что министром ВД Н. б. Усуббековым был дан ход решению этого вопроса. (90)

 

Перечисленные в письме Бакинского губернатора мусульманские селения, выражавшие тревогу в связи с растущей агрессивностью молокан соседних селений, имели все основания для опасения. Все они, в количестве 110 селений Шемахинского уезда в апреле-июле 1918 г. уже были подвергнуты погромам со стороны армян и молокан. Как уже отмечалось, членами ЧСК была проведена огромная работа по расследованию фактов вооруженного нападения на мусульманские селения и насилия против их населения. Помимо допросов жителей этих селений и сбора документов с данными о понесенных сельскими обществами человеческих и материальных убытков, членами ЧСК были открыты около двух десятков отдельных следственных дел по разным селениям Шемахинского уезда, подвергшихся погромам.

 

Самым большим по объему среди них было следственное «дело по разгрому сел. Ангехаран», о котором уже говорилось выше. Кроме Ангехарана, в производстве Комиссии были дела по разгрому селений Багирли, Бизлан, Гягялы, Дильман, Джагирли, Каракашлы, Каравелли-Вагид-бек, Келаны Горный, Кичатан, Кубалы-Бала-Оглан, Мейниман, Мельджек, Наваги, Нюгди, Хинислы-Большие, Сунди, Падар, Пир Абюль Касум, а также два дела: «Об убийстве пяти мусульман в селении Маразы Русские Шемахинского уезда» и «Об убийстве трех мусульман Шемахинского уезда».

 

К сожалению, следственные дела ЧСК по разгрому селений Бизлан, Гягяли, Дильман, Каракашлы, Каравелли-Вагит-бек, Кубалы Бала-Оглан, Мельджек, Хинислы-Большие, Пир-Абдуль-Касим, Сунди и дело «Об убийстве пяти мусульман в селении Маразы Русские Шемахинского уезда» не сохранились в архивах республики. Как следует из следственных дел по селениям Багирли, Джагирли, Наваги, Нюгди, Падар, Сунди (частично) и «Об убийстве трех мусульман Шемахинского уезда», то производство предварительного следствия почти по всем этих селениям, кроме Сунди, было поручено члену ЧСК Н.М.Михайлову. Предварительным следствием по сел. Сунди занимался А.Ф. Новацкий.

 

Следует отметить, что все следственные дела были начаты на основании доклада члена ЧСК А.Ф.Новацкого, которым было произведено первичное расследование, т.е. допрошены потерпевшие и свидетели, на основании показаний которых выдвигались обвинения против лиц, принявших участие в по- громах, названных жителями этих селений. Однако, большинство показаний в части установления виновных - конкретных личностей носили общий характер, потерпевшие, как правило, не могли называть точных фамилий нападавших, знали их в основном в лицо, редко по имени или по прозвищу.

 

Многие свидетели признавали, что не видели нападавших вблизи или же слышали о них от других. Все это, безусловно, крайне затрудняло работу следователей, а иногда делало невозможным установления личности или поиск виновных лиц, обвиненных в преступлениях, указанных в постановлениях, составленных следователем. Неслучайно, что следственное дело по разгрому селения Багирли, в котором было убито 80 мужчин, 150 женщин и 140 детей, а сельскому обществу причинено убытков в 12.460.000 рублей, было прекращено дальнейшим производством за необнаружением и неустановлением виновных в разгроме этих селений. (91)

Также следственное дело по разгрому селения Джагирли, дважды подвергшемся нападению со стороны молокан, потерявшем 75 своих жителей и понесшем убытков на 9.720.000 рублей, было прекращено «как в виду недостаточности улик против оговариваемых лиц, с одной стороны, так и за не обнаружением и не установлением виновных в разгроме селения», хотя по делу проходило в качестве обвиняемых 6 жителей молоканских селений Марази и Астраханка. (92)

 

Один из этих обвиняемых – Фадей Игнатович Попов, житель сел. Маразы, проходил по нескольким делам, в частности по делу разгрома сел. Коланы-Горный и по делу «убийства 3-х мусульман», не говоря уже о том, что его имя упоминалось жителями разных мусульманских селений, дававших пока-
зания. Многие крестьяне-мусульмане опознавали в Ф.И.Попове не только «разбойника, руководившего шайкой и грабившего лично», но и «известного комитетчика», т.е. представителя местной большевистской власти.

 

Однако, по ходу следствия стало известно, что Фадей Игнатович Попов «умер в 1918 году в городе Баку, после взятия Баку турецкими войсками, труп был доставлен в сел. Маразы, где был предан земле». На основании этого факта, удостоверенного полицией, следственные дела по разгрому сел. Келаны-Горный и «по убийству трех мусульман» «для дальнейшего следствия представлялись бесцельными» и были приостановлены. (93)

 

Не были выявлены и обвиняемые по делам разгрома селений Мейниман (убиты 22 мужчин, 16 женщин, 12 детей, ранены 6 мужчин, убытков на - 3.124.250 р.), Наваги (убиты 555 мужчин, 260 женщин,140 детей, ранены 60 мужчин, убытков на 59.650.000 р.) и Падар (убиты 80 мужчин, 25 женщин, 15 детей, убытков на 12 миллионов р.) и следствие по настоящим делам дальнейшем производством были прекращены. (94)

Более успешно обстояло дело с расследованием по селению Кичатан, где было убито 131 житель (50 мужчин, 60 женщин и 21 ребенок, селение полностью сожжено). По этому делу были привлечены 15 человек – армяне из селений Заргаран, Кевлючь, Ингар и др. Шемахинского уезда, трое из них были
арестованы ЧСК, а в отношении остальных производился розыск. Двое из арестованных - Джагангир Рустамов-Петросянц и Мкртич Будагов были привлечены к следствию также в качестве обвиняемых в тех же преступлениях по разгрому селений Пир-Абуль-Касим и Бизнан. Один из арестантов - Оган
Арутюнович Татевосянц впоследствии 29 декабря 1919 г. скончался в тюрьме от дизентерии. (95)

 

Также из-за смерти обвиняемого, единственно установленного из числа нападавших на селение Нюгди - жителя армянского селения Керкенч Дурмуша Бахиш оглы Месропова было прекращено дело по разгрому селения Нюгди, потерявшего 80 жителей и почти полностью сожженного (из 80 домов осталось только 8). (96)
Как следует из письма прокурора бакинской Судебной палаты по делу о разгроме сел. Хинислы Большое Шемахинского уезда, следственное дело ко- торого не сохранилось, были арестованы двое жителей- армян - Сурхай бек Хачан бек оглы Власов и Мисак Оганов. (97)

 

Таким образом, согласно постановлениям ЧСК около 100 человек – жителей г. Шемахи и селений Шемахинского уезда - армяне и русские (сектанты) - обвинялись по делу разгрома г. Шемаха и селений Шемахинскому уезда в марте-июле 1918 г. (98)

 

Часть из них Комиссии и следственным органам не удалось обнаружить в пределах республики, и розыски скрывающихся от правосудия, а также поиски лиц, чья личность пока не была установлена, продолжались. Большинство обвиняемых, привлеченных к ответственности, были отпущены под залог, чуть более десяти человек находились под арестом, и все они ждали рассмотрения своих дел в судебном порядке. Хотя это число не охватывало и сотую часть преступников, виновных в кровопролитиях и погромах, учиненных в г. Шемахе и селениях Шемахинского уезда в течение нескольких месяцев 1918 г., тем не менее, предстоящие судебные процессы должны были означать торжество справедливости и правосудия, а также служить предостережением для повторения подобных преступлений.

 

Однако политическое событие, происшедшее в начале 1920 г. и ставшее особо знаменательным для Азербайджанской Республики, внесло свои коррективы в дело, начатое ЧСК. 11 января Верховный Совет союзных держав единогласно принял решение о признании де-факто независимости Азербайджана. В связи с этим поистине историческим событием Азербайджанский парламент 9 февраля 1920 г. принял закон об амнистии. Согласно 2-му пункту этого закона все лица, совершившие к моменту издания этого закона «преступные деяния по побуждениям, проистекшим из национальной вражды», освобождались от преследования и наказания, а по 10-му пункту все уголовные дела, «возникшие в производстве Чрезвычайной Следственной Комиссии» прекращались навсегда. (99)

 

К этому моменту ЧСК, выполнив возложенные на нее задачи, 1 ноября 1919 г. была уже упразднена (100), а следственные дела по отдельным фактам и событиям, возбужденные Комиссией, а также уголовные дела уже арестованных по мартовским событиям в Баку и Шемахе, рассматривались в прокурорских и судебных органах Баку. Вместе с тем, принятием Закона об амнистии то небольшое число преступников, привлеченных к ответственности благодаря невероятным усилиям и скрупулезной работе членов ЧСК, были отпущены на свободу, а большинству «отданным под залог с денежной ответственностью» обвиняемым должны были быть возвращены деньги. Судебные органы республики приступили к работе по прекращению следственных дел, возникших в производстве ЧСК, арестованные по Шемахинским погромам 8 человек были включены в списки лиц, освобожденных из мест заключения Гянджинской губернии на основании закона от 9 февраля 1920 года об амнистии. (101)

Однако и эту работу судебным органам Азербайджанской Республики не суждено было довести до конца. Ранним утром 27 апреля 1920 г. отряды коммунистов начали вооруженный переворот в Баку, в полдень боевые дружины уже фактически полностью контролировали положение в городе и его окрестностях, а передовые части XI Красной Армии уже перешли границу Азербайджанской Республики. В 11 часов вечера Азербайджанский парламент с целью недопущения кровопролития и жертв среди мирного населения принял ультиматум о сдаче власти азербайджанским коммунистам. В результате этих политических событий многие дела, созданные в производстве Чрезвычайной Следственной Комиссии Азербайджанской Демократической Республики ликвидировались уже судебными органами Азербайджанской ССР согласно закону об амнистии от 9 февраля 1920 г., принятому парламентом АДР.

 

Примечательно, что Шемахинский народный суд по важнейшим делам размещался в молоканском сел. Чухур-Юрт, а все народные заседатели на этом судебном процессе являлись жителями этого же селения, т.е., как следует из их фамилий, близкими и родственниками обвиняемых, которым и было объявлено о применении к ним амнистии 9 февраля 1920 г. и прекращении уголовных дел навсегда. Что касается возвращения залогов, то выяснилось, что «согласно декрета Азревкома от 26 октября с.г. денежные суммы, внесенные в депозит суда до 28 апреля 1920 г., как мера обеспечения явки обвиняемых к следствию и суду по уже законченным делам, поступают в доход казны, если они свыше 5000 руб., а залоги до 5000 руб. могут быть возвращены по следствии Постановлением Коллегии Наркомюста». (102)

 

Несмотря на такой оборот событий, было бы абсолютно неверным считать, что принятием закона об амнистии, а затем и со сменой власти вся деятельность Чрезвычайной Следственной Комиссии, проведшей за полтора года своего существования колоссальную работу по расследованию преступлений, совершенных против мусульманского населения Азербайджана, установлению преступников и привлечению их к наказанию, свелась на нет. Значение деятельности ЧСК по созданию и оформлению огромного количества материалов о целенаправленной политике уничтожения мусульманского населения, в основном, азербайджанцев в пределах Закавказья различными армянскими организациями, выступающими под флагом отдельных политических и национальных партий, безусловно, не ограничивалось лишь юридически-правовыми рамками. Работа ЧСК имела огромное общественное и нравственно-психологическое значение также среди населения республики, испытавшего на себе зверства армяно-большевистских сил. Само существование Чрезвычайной Следственной Комиссии и более чем тесное сотрудничество ее членов с отдельными слоями общества возвращало народу веру в справедливость, внушало и укрепляло доверие к правительству Азербайджана как единственно законной власти.

 

Азербайджанская делегация, отправляющаяся на Версальскую мирную конференцию, была снабжена материалами ЧСК, в которых расследовались факты насилия армян над мусульманским населением в гг. Баку, Шемахе и Кубе, а также в Шемахинском, Кубинском, Геокчайском, Джевадском уездах. Эти материалы составляли 6 томов и 95 фотографий, которые в копиях вручались как главам великих держав, так и в разные международные инстанции и служили вескими доказательствами против клеветнических нападок армян и донесению правды до мировой общественности. А через 70 с лишним лет, когда начался новый этап армянской агрессии против азербайджанского народа, который с распадом СССР вылился в Армяно-Азербайджанский, Нагорно-Карабахских конфликт, документы ЧСК приобрели особую ценность как документальное подтверждение планомерной и целенаправленной деятельности армянских политиков и их организаций, готовых любыми преступными средствами воплотить в жизнь свой замысел – создание никогда не существовавшей «великой Армении» на территории целого ряда государств, и, прежде всего, Азербайджана.

* * *

Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, как и документы, касающиеся истории Азербайджанской Демократической Республики в целом, стали достоянием специалистов и ученых Азербайджана в конце 80-х годов ХХ века, когда с началом перестройки в бывшем СССР появилась возможность пользоваться ранее закрытыми архивными фондами. За прошедшие 20 с лишним лет были изданы несколько сборников документов, куда вошла небольшая часть документов ЧСК. Мартовские события 1918 года были объектом исследования отдельных азербайджанских авторов и специалистов, изучающих разные вопросы, касающиеся истории АДР, национального движения в 1917-1920 гг., армяно-азербайджанских отношений и т.д., которых в той или иной степени касались материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии. (103)
Однако, сами документы, представляющие огромное научно-источниковедческое, а также историко-политическое и дипломатическое значение, в полном объеме не были изданы.

В 2009 г. вниманию читателей была предоставлена первая книга из серии «Документы Чрезвычайной Следственной Комиссии», подготовленная автором, в которую вошли все материалы Комиссии по мартовским событиям1918 г. в Баку. (104)

В 2010 г. был издан второй сборник документов из этой серии, куда вошли все документы следственного дела «О разгроме гор. Кубы и селений Кубинского уезда». (105)
В 2011 г. автором были обнаружены в зарубежных архивах 102 фотографии, сделанные ЧСК и отправленные в 1919 г. во Францию азербайджанской делегации на Парижской Мирной Конференции во главе с Али Мардан беком Топчибашевым. Все эти фотографии вместе с соответствующими документами ЧСК, подтверждающими факт их фотографирования Комиссией, были изданы в 2012 г. на трех языках – русском, английском, турецком. В книгу-альбом были включены также доклады членов ЧСК, в которых описывались трагические событиях в уездах Азербайджана. (106)

Представленные вниманию читателей данные издания – «Шемаха. Март-Июль 1918г. Азербайджанские погромы в документах» в двух томах, являются, по сути, четвертым изданием из серии документов ЧСК, в которые вошли материалы по следственным делам о разгроме города Шемахи и селений
Шемахинского уезда в марте-июле 1918 г. Как уже отмечалось выше, документы по Шемахинскому уезду составляют почти половину всего материала ЧСК.

 

Так, в целом материалы по расследованию Шемахинских событий, собранные и подготовленные ЧСК, вместе с судебно-следственными документами Шемахинского следственного участка, составляют всего 36 томов: из них 6 томов - по городу Шемахе, 24 тома - по селениям Шемахинского уезда. Последние представляют 23 отдельных следственных производства, включая следственное дело по разгрому селения Ангехаран, состоящее в свою очередь из 3-х томов, а также следственное дело по разгрому станции Аджи-Кабул, которая входила в Абдулянский участок Шемахинского уезда.

 

Остальные 5 томов составляют следственные материалы по обвинению Степана Лалаева в мартовских событиях в Баку и Шемахе, произведенные разными следственными органами и следователями по особо важным делам Бакинской Судебной палаты и следователем ЧСК А.Ф.Новацким. 7 томов Шемахинского материала ЧСК состоят из протоколов допросов и заявлений жителей как города Шемахи, так и селений уезда, а также актов сельских обществ. В остальных томах собраны судебно-
следственные документы. Помимо этих документов, вопросам по расследованию Шемахинских событий была посвящена немалая часть переписки между министром юстиции, председателем и членами ЧСК.

Следует отметить, что 11 из указанных 36 томов – следственные дела ЧСК по разгрому селений Бизлан, Гягяли, Дильман, Каракашлы, Каравелли-Вагитбек, Кубалы Бала-Оглан, Мельджек, Хинислы-Большие, Пир-Абдуль-Касим, Сунди и станции Аджи-Кабул, а также дело «Об убийстве пяти мусульман в селении Маразы Русские Шемахинского уезда» не сохранились в архивах республики.

 

Все имеющие 25 томов материалов ЧСК, а также отдельные следственные дела по разгрому гор. Шемахи, возникшие изначально в производстве Шемахинского Следственного участка и 2-го уголовного отделения прокурора Бакинского Окружного Суда, также 5 следственных дел по обвинению Степана
Лалаева, расследованные следователями по особо важным делам и находящиеся в производстве прокурора Бакинского Окружного суда, вошли в данные сборники. Содержание и характер документов, включенных в сборники, определили их систематизацию в двух томах, разделенных на разделы, главы и параграфы.

 

I том сборника охватывает 818 документов по разгрому города Шемахи, и состоит из двух разделов. В первый раздел вошли свидетельства жителей города Шемахи (глава 1), собранные членами ЧСК в разных городах и уездах Азербайджана, где временно проживали шемахинцы-беженцы, и документы
ЧСК, фиксирующие разрушение города Шемахи, в основном протоколы осмотров города, отдельных жилых кварталов, зданий, домой, мечетей и церквей (глава 2).

 

Все эти документы, позволяющие рассмотреть трагические события в Шемахе с разных позиций и установить степень разрушения города, были подробно рассмотрены и исследованы в историческом очерке автора, включенном в первый том книги, что делает излишним подробное их описа-
ние.

 

Второй раздел I тома охватывает судебно-следственные материалы по делу «О разгроме гор. Шемахи». Документы этого раздела классифицированы в 5-ти главах по содержанию.

 

Так, 1-я глава состоит из переписки собственно самой Комиссии, куда вошли такие важные и обобщающие документы, как
доклады председателя ЧСК А.Хасмамедова министру юстиции от 22 ноября 1918 года и члена Комиссии Новацкого от 12 июля 1919 г. по делу о разгроме гор. Шемахи и мусульманских селений в Шемахинском уезде и насилиях совершенных над мусульманским населением названных города и уезда, поста-
новления ЧСК, принятые по этим докладам, документы о расширении полномочий членов ЧСК, Воззвание Чрезвычайной Следственной Комиссии о помощи населению Шемахинского уезда и т.д.

 

Во второй главе раздела представлены документы следственных дел, находившихся в производстве шемахинского следственного участка по жалобеотдельных жителей города Шемахи, которые после расширения полномочий членов ЧСК были переданы А.Ф.Новацкому.

 

В третей главе документы систематизированы на основе обвинений, предъявленных к привлеченным к следствию лицам по предыдущим и другим следственным делам и находящихся в производстве члена ЧСК А.Ф.Новацкого.

 

Четвертая глава полностью охватывает следственные дела по обвинению Степана Лалаева, расследованные как следователями по наиболее важным делам Бакинского окружного суда, так и членом ЧСК А.Ф.Новацким. Документы всех 4-х глав второго раздела представляют собой прошения и жалобы отдельных граждан, представленные в следственные органы по отдельным фактам убийств и ограблений во время Шемахинских событий, переписку следственных органов по поиску лиц, подозреваемых в тех или иных преступлениях, повестки с вызовом на допрос подозреваемых и свидетелей, материалы допросов обвиняемых, постановления следственных органов и т.д.

 

В пятую главу раздела вошли документы судебно-следственных органов уже Азербайджанской Советской Социалистической Республики, которым пришлось завершить начатое судебными властями Азербайджанской Демократической Республики дело на основании Закона об амнистии, принятом азербайджанским парламентом от 9 февраля 1920 г., т.е. прекратить навсегда уголовные дела, возникшие в производстве ЧСК.

 

В сборнике отдельно представлены официальные документы правительства Азербайджанской Демократической Республики о создании Чрезвычайной Следственной Комиссии от 15 июля 1918 г.

В I том сборников документов также включен научный очерк, посвященный истории Ширвана в целом и непосредственно событиям 1918 года в гор. Шемахе и Шемахинском уезде с широким использованием документов, вошедших в обе тома.

 

Сборник оснащен подробным информационно-вспомогательный аппаратом. Примечания по тексту в документах обозначены цифрами и вынесены в конец сборника. Приложение о национально-религиозном составе населения г. Шемахи и Шемахинского уезда к 1-му января 1916 г. дает точное представление о численном соотношении отдельных групп населения города Шемахи и Шемахинского уезда. В сборник включены фотографии известных азербайджанских деятелей и жителей Шемахи, принимавших непосредственно участие в шемахинских событиях, а также фотодокументы, отображающие последствия мартовских трагических событий в гор. Шемахе, сделанные самими членами ЧСК, о чем был составлен протокол от 5 ноября 1918 г. (Документ № 328).

 

K I тому приложена карта гор. Шемахи 1918 г. со специальным содержанием.

Во II том сборника, состоящего также из двух разделов, вошли 887 документов, свидетельствующие о разгроме мусульманских селений Шемахинского уезда в течение марта-июля 1918 г. Первый раздел книги охватывает протоколы допросов потерпевших и свидетелей, прошения и заявления жителей 110 селений Шемахинского уезда, подвергшихся погромам, а также списки убитых и раненых жителей, акты-приговоры сельских обществ, содержащие полную информацию о понесенных убытках по разным показателям. Документы раздела систематизированы в 4-х главах, по полицейским участкам, в которые входили данные селения. В отдельной - первой главе этого раздела приведена переписка членов ЧСК с местными органами власти, характеризующая организационную работу Комиссии по сбору и подготовке документов.

 

Второй раздел сборника состоит из 13 глав, в которых собраны судебно-следственные документы по делу «О разгроме мусульманских селений Шемахинского уезда Бакинской губернии и насилиях, учиненных над населением». В 11 главах раздела приводятся документы по отдельным следственным делам, в которых расследуются разгромы селений Ангехаран, Багирли, Джагирли, Келаны-горный, Кичатан, Мейниман, Наваги, Нюгди, Падар, Сунди (частично), а также дело «Об убийстве трех мусульман». Каждое из следственных дел начинается с доклада члена Комиссии, в котором излагается суть событий, послуживших к началу следствия и состоит из протоколов допросов пострадавших, свидетелей и обвиняемых, переписки следователя ЧСК с разными властными структурами, постановлений и др. судебно-следственных материалов.

 

Дело «по разгрому селения Ангехаран» является наиболее обстоятельно расследованным, и как по объему, так и по числу привлеченных к наказанию обвиняемых отличается среди всех отдельных судебных производств по селениям Шемахинского уезда. Следствие по Ангехаранским событиям проводилось трижды, что и обусловило разделение документов этой главы на три параграфа.

 

Дело «Об убийстве трех мусульман», представляет собой расследование, проведенное членом ЧСК М.Н.Михайловым по факту убийства представителей трех селений Текля-Мирза-Баба, Араб-Джабирли и Марзандиге, в качестве делегатов вызванных в молоканское селение Маразы. В 12-ю главу этого раздела вошла переписка ЧСК с центральными органами власти, основную часть которой составляют документы, свидетельствующие о завершении отдельных следственных производств и передача следственных дел в прокурорско-судебные органы. В этой же главе приводятся статьи из Закона, принятого Азербайджанским Парламента от 9 февраля 1920 г. об амнистии, согласно которой все дела, возникшие в производстве ЧСК, прекращались навсегда.

 

В 13-й главе приводятся документы судебно-следственных органов Азербайджанской Советской Социалистической Республики, которые и завершили этот процесс.

 

Язык и стилистика документов сохранены в обоих томах. Во II том сборника также включен обширный информационносправочный аппарат.

 

Указатель административно-географических названий, включенный в книгу, содержит информацию обо всех упомянутых в документах населенных пунктах Шемахинского уезда, в том числе не подвергшихся нападению армян, с учетом современного административно-территориального деления тех территорий, которые в 1918 г. входили в состав этого уезда. Приводятся сведения также обо всех других административно-географических наименованиях, упомянутых в документах. В книгу включены также 3 приложения: № 1. О национально-религиозном составе населения г. Шемахи и Шемахинского уезда к 1-му января 1916 г.; № 2. Список азербайджанских селений Шемахинского уезда, подвергшихся погромам в марте-июле 1918 г.; № 3.Данные о человеческих жертвах и материальных убытках, причиненных населению селений Шемахинского уезда во время азербайджанских погромов в марте-июле 1918 г. На 17 фотографиях, вошедших в сборник, изображены последствия разгрома селений Ангехаран, Ахсу, Боят, Марзандиге, Османбеклы, Теклябекская, Чарган, Чуханлу.

 

Ко II тому приложена карта Шемахинского уезда 1918 г. со специальным содержанием.

 

* * *

В заключении автор приносит глубокую благодарность всем, кто своим участием, помощью и советами содействовал подготовке и изданию этого сборника. Автор благодарит начальника Главного Управления Национального Архива Азербайджанской Республики, д.и.н. Атахана Пашаева за предоставленную возможность работать в архивах республики. Особую признательность автор выражает директору Государственного Архива Азербайджанской Республики Эмину Сардарову, без всесторонней помощи и поддержки которого подготовка столь обширного материала к изданию в короткие сроки была бы невозможной.

 

Автор отдает дань памяти родоначальнику азербайджанской историографии нового времени Абас Кули ага Бакиханову и выдающимся азербайджанским ученым – историкам Саре ханум Ашурбейли, Али-Сохбату Сумбатзаде, Зие Буниатову, Гаси Абдуллаеву, Абуль Гасану Рахмани, Гусейну Джидди, ценнейшие научные труды и произведения которых позволили воссоздать краткую политическую историю Ширвана и его населения, начиная со средневековья и до известных событий 1918 г. Глубокая признательность выражается также историкам и ученым Азербайджана – Фикрету Багирову, Эльдару Исмайлову, В.Н.Левиатову, Г.Гейбуллаеву, Сейфаддину Ганиеву, Земфире Мамедзаде, Элеаноре Абаскулиевой, труды и поддержка которых оказали неоценимую помощь в работе над данными изданиями.

 

Автор искренне благодарит заведующего сектором аппарата Милли Меджлиса Идрака Гараева за помощь в составлении справочного аппарата и карты города Шемахи, а также сотрудниц Государственного комитета по земле и картографии Аиду Худавердиеву и Ирину Коновалову. Автор благодарит научного редактора сборников, к.и.н. Маммада Джафарли за ценные советы в процессе работы над данными сборниками. Глубокую благодарность автор выражает министру национальной безопасности Азербайджанской Республики Эльдару Махмудову за издание данного сборника документов, четвертого по счету из серии «Документы Чрезвычайной Следственной Комиссии АДР», которые также послужат информированию широкой общественности как Азербайджана, так и за рубежом о подлинных реалиях и истинных масштабах кровавой, ничем не оправданной агрессии, неоднократно осуществленной армянским национализмом против азербайджанского народа.


Солмаз Рустамова-Тогиди,
доктор исторических наук, профессор,
ведущий научный сотрудник
Института Востоковедения им. акад. З.М.Буниятова
Национальной Академии Наук Азербайджана